Семейные драмы российских монархов
Шрифт:
Советские историки и публицисты, рассуждая о расцвете воровства и взяточничества среди государственного аппарата Российской империи, любили цитировать фразу Николая I, якобы сказанную им своему сыну, будущему царю-освободителю: «Мне порой кажется, что только два человека в России не воруют — я и ты». Эта фраза должна была иллюстрировать разложение и безнравственный характер «реакционного царского режима».
Не будем выяснять, говорил ли государь такую фразу, или она представляет собой выдумку позднейших историков. Обратимся к её смыслу. И подумаем: не позавидовать ли нам жителям такого государства, где целых два человека гарантированно свободны от коррупции и занимают при этом два самых высших государственных поста? Глядя на современные российские реалии, поневоле позавидуешь далёким предкам, которые хотя бы могли не сомневаться в честности правителя своего государства.
Однако во времена правления Елизаветы Петровны этот механизм перестал работать. Государыня не могла позволить себе занимать жёсткую позицию в отношении коррупции просто потому, что прекрасно знала: и находящийся в заточении в Шлиссельбурге Иоанн Антонович, и находящийся в Ораниенбауме великий князь Пётр Фёдорович имеют куда больше прав на престол, чем она. В результате «государеву оку» — прокуратуре Российской империи — приходилось порой практиковать весьма необычные методы борьбы с коррупцией. Хорошо иллюстрирует нравы тех времён разговор, состоявшийся между генерал-прокурором Я.П. Шаховским и видным государственным сановником графом П.И. Шуваловым, в ведомстве которого органы прокуратуры нашли значительные упущения.
В ходе встречи П.И. Шувалов обвинял генерал-прокурора в том, что он напрасно причиняет ему неприятности. Шаховской отвечал, что он пытается пресекать только «противозаконные поступки» Шувалова, «основанные на личных выгодах», а также корысти. «Ваше сиятельство! Теперь вы уже довольно богаты и имеете большие доходы, — сказал Шаховской, — а я, при всех высоких титлах своих, и не мыслил ещё о каких-либо приобретениях. Дадим в присутствии его превосходительства (устроителя встречи графа И.И. Шувалова. — А.М.) честное слово друг другу: отныне впредь не заниматься более увеличением нашего достояния, не следовать влечению страстей своих, отступая от обязанностей и справедливости; но идти прямым путём, куда долг, честь и общая польза сограждан будет нас призывать. Тогда только соглашусь я носить имя вернейшего друга вашего, в противном случае молчать пред вами, угождать вам я не буду, чего бы мне того ни стоило».
Такое положение дел было весьма выгодно для русской элиты. Более того, отдельные её представители рассчитывали закрепить подобное положение на долгий срок, для чего создавались различные проекты ограничения самодержавия.
Обычно в популярной литературе об этих проектах упоминается вскользь в контексте развития российского общества по пути защиты своих прав, развития демократии и т.д. На самом деле авторы этих проектов видели в качества образца не Великобританию, а Речь Посполитую или Швецию, где власть монарха была ограничена в пользу узкой группы аристократии.
Приход к власти Петра Фёдоровича, законного наследника престола и по воле императрицы Елизаветы, и по старинному родовому праву, означал конец всем этим надеждам. Другое дело, если бы на престоле оказался малолетний Павел, а видимость реальной власти была бы в руках его матери. Такое положение вещей устраивало и иностранные державы, заинтересованные как в сохранении возможности своего влияния на внутреннюю и внешнюю политику России, так и в наличии нестабильности в её политической системе.
Поэтому неудивительно, что великая княгиня нашла сообщников как среди русских вельмож, так и среди иностранных дипломатов. В политический союз с ней вступил один из наиболее влиятельных политиков Российской империи — канцлер Бестужев-Рюмин.
Первым серьёзным политическим вызовом для Петра и Екатерины стал вопрос об участии России в Семилетней войне (1756–1763). Этот конфликт некоторые историки полагают необъявленной «мировой войной» XVIII века. Боевые действия шли в Европе, Америке, Азии, на морях и океанах. Два главных противника — Великобритания и Франция — решали вопрос о мировой гегемонии. Главными для обеих стран театрами военных действий были американские колонии и борьба за морские коммуникации. В этой борьбе преимущества были на стороне островного королевства, чей флот превосходил французский. Британский морской историк Брайан Танстолл отмечает, что хотя эта война привела к значительным геополитическим изменениям в мире, она мало что сделала для развития военного дела на море — столь велико было английское превосходство. Против 45 французских и примерно 20 испанских линейных кораблей Великобритания выставила 120 — более чем двукратное превосходство.
Но британское правительство уповало не только на мощь Royal Navy, но и на геополитическую комбинацию, вынудившую Францию вести войну на два фронта. Дело в том, что британский король был одновременно и курфюрстом Ганновера — обширного владения на севере Германии. Безопасности и благополучию своих наследственных владений английские монархи всегда уделяли повышенное внимание. Казалось, в этом таилась угроза для Великобритании — Франция обладала мощной сухопутной армией, которой ничего не стоило захватить эту область. Однако в том-то состоит искусство политики, чтобы превращать свои слабые стороны в сильные. И английской дипломатии это блестяще удалось путём заключения союзного договора с Пруссией. Амбициозный и талантливый прусский король за английское золото обещал защищать Ганновер от французских поползновений. Из ахиллесовой пяты германские владения английских королей превращались в ловушку для Франции — попытка захватить их втягивала Париж в большую европейскую войну и давала ему в противники лучшего полководца Европы.
Французская дипломатия попыталась нейтрализовать этот ход соперников, заключив союзный договор со своим извечным противником — Веной. Империя, потерявшая в войнах с Фридрихом часть своих владений, с радостью ухватилась за возможность наказать «скоропостижного короля», а для верности попыталась привлечь к антипрусской коалиции Россию и Швецию. При этом и Империя, и Россия, и Швеция сохраняли мирные отношения с Англией — они воевали только с Пруссией. Франция же оказалась втянутой в войну на два фронта, что и предопределило её конечное поражение.
А теперь самое время задать вопрос: если союзники нашей страны прекрасно понимали, за что воюют, то каковы были цели участия России в Семилетней войне?
События XX века, когда наша страна дважды воевала с наследницей прусского королевства — Германской империей и эти войны были наиболее тяжёлыми за всю нашу историю, несколько снимают остроту этого вопроса. Для нашего современника нет ничего удивительного в войне между Россией и Германией, но в XVIII веке всё обстояло ровно противоположным образом. Прусское королевство с момента своего создания придерживалось дружественных, а порой и союзнических отношений с Россией. Главные интересы прусских королей были устремлены в сторону от российских границ — их мечтой было объединение Германии (под своим руководством, конечно). Более того, в то время наши страны даже не имели общей границы.
Конкретные цели войны русский двор сформулировал следующим образом:
«Ослабя короля Прусского, сделать его для здешней стороны нестрашным и незаботным; венский двор, усиля возвращением Шлезии, сделать союз против турок боле важным и действительным; одолжа Польшу доставлением ей королевской Пруссии, во взаимство получить не только Курляндию, но такое с польской стороны границ округление, которым бы не только нынешние непрестанные о них хлопоты и беспокойства пресеклись, но, может быть, и способ достался бы коммерцию Балтийского моря с Чёрным соединить, и через то почти всю левантскую коммерцию в здешних руках иметь».