Семейные драмы российских монархов
Шрифт:
Но повиновение государю за совесть включает в себя и ещё один важный момент — это механизм своеобразного контроля подданных за деятельностью правителя: невозможно требовать от человека, чтобы он «за совесть» выполнял распоряжения, противные этой совести. Безусловно, аппарат насилия в руках высшей власти позволяет осуществить такое решение, обеспечив ему «повиновение за страх», но эффективность такого действия будет значительно меньше, чем обычного, даже если не учитывать ущерб, нанесённый отношению подданных к монарху. Именно поэтому монарх не до конца свободен в принятии своих решений, а должен сверять их с собственной совестью. В своё время мадам де Сталь заявила Александру I: «Ваш характер, государь, является лучшей конституцией для России, а гарантом этой конституции является ваша совесть». Точнее и не скажешь.
Служба дворянства — частный, но наиболее наглядный пример повиновения подданных своему государю. Пётр Великий, столкнувшись с ситуацией, когда значительная часть дворянства не одобряла его деятельность, был вынужден сделать ставку на «повиновение за страх», его внук пытался воззвать к благородству дворянства, напомнить ему, что оно не зря называется благородным сословием. А заодно подтвердить всем, что русский государь не столько заставляет подданных повиноваться себе и служить ему, сколько принимает это повиновение и службу на добровольном начале.
А.С. Мыльников приводит интересную подробность — после того как Пётр III объявил в Сенате о своём намерении освободить дворян от обязательной государственной службы, сенаторы вознамерились в благодарность воздвигнуть золотую статую императору. Государь ответил: «Сенат может дать золоту лучшее назначение, а я своим царствованием надеюсь воздвигнуть более долговечный памятник в сердцах своих подданных».
В феврале 1762 года были приняты несколько указов, касающихся положения старообрядцев. Это были Именной указ Сенату «О сочинении особого положения для раскольников, которые, удаляясь за границу, пожелают возвратиться в отечество, с тем, чтобы им в отправлении закона по их обыкновению и старопечатным книгам возбранения не было»; Сенатские указы от 1 февраля «О прекращении исследований о самозажигателях», от 7 февраля «О защите раскольников от чинимых им обид и притеснений и о взносе ими за раскол денег прямо в Раскольническую контору, не в Губернские Канцелярии», а также Манифест от 28 февраля «О продолжении срока для возвращения в Россию бежавших в Польшу, Литву и Курляндию разного звания людей».
А.С. Мыльников полагал, что комплекс этих указов фактически провозглашает свободу совести в России, законодательно закрепляя религиозную веротерпимость. Однако веротерпимость в России существовала и раньше. Когда войска первого русского царя Ивана IV сокрушили стены Казани и присоединили бывшее ханство к владениям России, его подданным было дозволено сохранить свою веру. Никто их не гнал бердышами в Волгу принимать святое крещение. Никто не принуждал жителей Сибири, горских князей, народы Приамурья и прочих принимать крещение. Проповедовали — да, миссионерская деятельность была, но принуждения к принятию веры не было. Иностранцам на русской службе также дозволялось оставаться в своей вере, более того, на территории Немецкой слободы им разрешалось построить кирху — протестантский храм.
Единственным исключением были старообрядцы. В отношении к ним со стороны государства тесно переплелись как религиозные, так и политические мотивы. Отрицая истинность официальной Церкви, сторонники старой веры тем самым ставили под сомнение весь комплекс не только церковных, но и государственных отношений, так как все они строились на основе религиозной присяги. К тому же старообрядчество представляло наибольшую опасность для Православной Церкви как альтернативное верование. Случаи отпадения от православия в другие религии — ислам, буддизм, язычество или инославие — протестантизм, католицизм — были весьма редкими. Другое дело — старая вера. Ведь, с точки зрения официальной Церкви, старообрядцы были даже не еретиками, а лишь раскольниками. Среди староверов было немало умелых проповедников и людей подлинно благочестивых, и число уклоняющихся в раскол в конце XVII — начале XVIII века заметно возросло. Свою роль тут сыграла и церковная политика первого императора.
Борьба со старообрядцами велась самыми разными методами — от жёстких и репрессивных до нетривиальных вроде фабрикации фальшивых исторических свидетельств {21} , были и попытки мирного воздействия на «заблудшие души».
Спасаясь от преследований, старообрядцы тысячами бежали в глухие районы страны и за границу — в Османскую империю, Речь Посполитую, Персию и даже в Китай! Масштабы этой вынужденной миграции достигали, по некоторым оценкам, 900 тысяч человек, изрядная часть из которых нашла убежище за границей. Неудивительно, что правительство стремилось не только сократить число бежавших, но и возвратить беглецов на родину. А это, в свою очередь, требовало пересмотра политики в отношении старообрядчества. Государственная власть признала его за ещё одну российскую конфессию: «И иноверные, яко магометане и идолопоклонники, состоят, а те раскольники — христиане, точию в едином застарелом суеверии и упрямстве состоят, что отвращать должно не принуждением и огорчением их, от которого они, бегая за границу, в том же состоянии множественным числом проживают бесполезно».
21
В 1711 году в полемике со старообрядцами архимандрит Успенского монастыря на Белбаше и Керже Питирим, действовавший по личному царскому распоряжению, использовал некую древнюю рукопись — Постановление церковного собора, будто бы состоявшегося в Киеве в 1157 году, об осуждении некоего еретика Мартына, проповедовавшего отменённые никоновской реформой обряды. Впоследствии была представлена и сама рукопись. Вожди старообрядцев сумели достаточно квалифицированно провести её экспертизу и доказать, что так называемое Соборное деяние является фальшивкой. Их выводы подтвердили и современные историки (подробнее см.: Козлов В.П. Тайны фальсификаций. М.: Аспект-пресс. С. 22 и далее).
Другой важный указ Петра III касался характера управления имуществом Русской Православной Церкви. Этот указ обычно подаётся в контексте планов императора по реформированию Церкви. Однако логичнее рассматривать его в контексте церковно-государственных имущественных отношений, проследив их историю с момента принятия Русью христианства.
Создавая церковную организацию на Руси, князь Владимир должен был решить вопрос и о её материальном обеспечении. Решил он его обычным для того времени способом — наделив землями «со крестьяны». Так было положено начало церковному имуществу. Владения Церкви включали в себя владения и её субъектов — митрополита (потом патриарха), монастырей, храмов и отдельных священнослужителей. В их отношении был установлен особый правовой статус. Так, жители церковных вотчин не платили общегосударственные налоги, подлежали суду не князя, а митрополита (за исключением уголовного права) и т.д. Этот статус поддерживали не только русские князья, но ханы Золотой Орды. Постепенно земельные владения Церкви увеличивались за счёт пожалований от княжеской власти, завещания земель, приобретения и т.д.
После образования единого русского централизованного государства вопрос о церковном имуществе привлёк к себе острое внимание со стороны великокняжеской власти. Дело в том, что правительство отчаянно нуждалось в населённых землях, которые можно было использовать для обеспечения вооружённой силы государства — дворянства. Богатые церковные вотчины выглядели особенно привлекательно, потому что имели уже устроенное хозяйство и были населены трудолюбивыми крестьянами.
Впрочем, на протяжении XVI века государство лишь ограничило дальнейший рост церковных владений, приняв меры, исключавшие переход земель феодалов к Церкви. (Закон воспрещал продажу и завещание вотчин в пользу монастырей.) Свою роль сыграло и расширение территории Русского государства, несколько снизившее остроту земельной проблемы.
Ситуация изменилась в следующем столетии. После Смутного времени правительство отчаянно нуждалась в деньгах, а дворяне — в верности своих крепостных. Между тем церковные земли, занимавшие, по некоторым оценкам, до трети обрабатываемых земель, были освобождены от значительной части государственного налогообложения и предоставляли крестьянам куда более выгодные условия для хозяйствования. Дворяне жаловались, что управляющие монастырских вотчин просто сманивают крестьян из поместий. Осложняла ситуацию и неподсудность церковных земель светскому гражданскому суду, что превращало любые судебные тяжбы в бесконечную волокиту.
Разрешить проблему попытались в 1649 году с принятием нового основополагающего документа русского права — Соборного уложения. Его создатели, по словам русского церковного историка А.В. Карташёва, «осуществили целый идейный переворот. Они провели на деле юридический принцип монополии государства на власть над всей своей территорией. Государство — владелец территории. Источник земельного имущественного права — в пожалованиях государственной власти. И лишь через государство разные категории его слуг и его населения получают право пользования и распоряжения землями». Церковное учреждение по управлению имуществами — Монастырский приказ — преобразовывалось в государственный орган. На земельные владения Церкви распространились государственное налогообложение и правосудие.