Семейные драмы российских монархов
Шрифт:
Вне всякого сомнения, участники заговора помнили о судьбе царевны Софьи и князя Меншикова. Гарантировать безопасность заговорщиков на предельно возможный срок могло только провозглашение Екатерины самодержавной государыней, что и было исполнено.
Но если Пётр Фёдорович не подписывал отречения, то это не значит, что с ним и вовсе не было заключено никаких соглашений. Скорее всего, договорённость заключалась в следующем — император не предпринимает никаких шагов к удержанию престола, а заговорщики отправляют его на родину, в Киль, где он снова становится простым северогерманским герцогом. Именно об этом, как о достигнутой договорённости, пишет свергнутый император супруге в письмах от 29 и 30 июня 1762 года. Скорее всего, он капитулировал под честное слово Екатерины — рыцарственному государю этого было достаточно.
Но императрица и её сторонники не собирались выполнять данное обещание. Ведь, оказавшись в родной Голштинии, в безопасности от заговорщиков, Пётр смог бы возобновить борьбу за российский престол. А ведь на его стороне была русская армия Петра Румянцева, к которой могли присоединиться союзные прусские полки. Кто бы воевал с ними? Изнеженная гвардия?
О.А. Иванов, К.А. Писаренко и О.И. Елисеева последовательно отстаивают версию невиновности Екатерины в убийстве собственного мужа. По их мнению, это злодеяние было организовано графом Паниным, причём с целью ослабить политические позиции Екатерины. Историки по крупицам собрали информацию о том, что произошло в Ропшинском дворце в роковой день 3 июля 1762 года {23} . Удалось установить не только способ убийства государя, но и конкретного исполнителя злодеяния — бывшего лейб-кампанца, капитана Швановича, из крещёных шведов.
23
Примечательно, что точную дату убийства Петра III — 3 июля 1762 года — практически одновременно установили два оппонента — О.А. Иванов, занимавшийся анализом переписки А.Г. Орлова и Екатерины, и А.С. Мыльников, изучавший в германском архиве рукопись датского резидента в России Шумахера. Оба историка опубликовали свои результаты в 1995 году.
Единственным сомнительным моментом остаётся оценка роли, которую сыграли Екатерина и Панин в этой истории. Здесь у историков нет иных аргументов, кроме логических {24} . А вот с этими аргументами мы можем и поспорить. Дело в том, что убийство Петра III не ослабляло, а усиливало позиции Екатерины. Пока император был жив, существовала вероятность его освобождения и возвращения к власти. В отличие от злосчастного Иоанна Антоновича, у Петра Фёдоровича были искренние и преданные сторонники и в России, и за её рубежами. Как бы поступил командующий армией в Германии граф Пётр Александрович Румянцев, знай он о том, что законный император жив? Ведь даже после смерти одного слуха о «чудом спасшемся» государе хватило для вспышки гражданской войны, а если бы он был жив на самом деле?
24
Как совершенно справедливо заметил К.А. Писаренко — «вряд ли в архивах когда-либо будет найден письменный приказ Екатерины или Панина об убийстве свергнутого императора».
Живой Пётр Фёдорович был смертельно опасен для всех участников заговора, и в первую очередь для Екатерины. Именно поэтому его убийство было выгодно всем заговорщикам и было составной частью заранее продуманного сценария. Как и в 1917 году, в 1762-м цареубийство было составной частью революции, сделавшей её процесс необратимым.
Тело умершего императора было выставлено для прощания в соборе Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге. Екатерина велела обрядить его в голштинский мундир, чтобы лишний раз подчеркнуть чуждость Петра Фёдоровича России. Но на это мало кто обратил внимание. Три дня множество людей самого разного звания прощались с убитым государем и горько плакали о нём. Общественное настроение было на стороне покойного. Солдаты армейских полков и матросы публично обвиняли гвардейцев, что те-де государя за два рубля на брата продали… Неверная супруга проститься со своим мужем и предшественником на троне так и не соизволила.
В отечественной исторической литературе утвердилась в целом позитивная оценка переворота 1762 года. Ещё бы, ведь он привёл к власти великую Екатерину. Наиболее ёмко и одновременно наиболее цинично сформулировал эту оценку К.А. Писаренко: «Переворот 28–29 июня 1762 года решал ту же задачу, что и прежние революции, потрясшие Россию после смерти Петра Великого: помог человеку, умеющему управлять, добиться соответствующего своему дарованию положения и очистить политический олимп пусть от законного, но бездарного или менее искусного соперника».
Но при этом упускается из виду цена, которую заплатила страна за это «свершение». Ведь монархическая политическая система имеет своим основанием именно законность государя, а не его политические или иные таланты. Итогом революции 1762 года стало ослабление самодержавной власти в России, рост влияния аристократии и коррумпированной бюрократии {25} . Это в общих чертах, а если в частностях, то вступившая на престол Екатерина в течение ближайших пяти лет совершила все те проступки, в которых ложно обвиняла мужа. Мир с Пруссией, будто бы оскорбивший национальную честь России, сохранился при ней на прежних условиях. Более того, в 1764 году императрица возобновила и заключённый мужем союз с прусским королём, только теперь, после отказа России от реализации голштинского проекта Петра Фёдоровича этот союз содержал множество односторонних уступок в пользу Пруссии. Екатерина не только провела секуляризацию церковной собственности в ещё большем объёме, чем планировал супруг, но и учинила форменный погром в самой Церкви, при котором особенно пострадали монастыри. Видимо, понять смысл монашества и его значение для православия поклонница Вольтера так и не смогла. После её реформы из 954 великорусских монастырей остался только 161, многие были обречены влачить жалкое существование. Если против действий Петра Фёдоровича иерархи Церкви лишь выражали недовольство, то при Екатерине митрополит Ростовский Арсений и митрополит Тобольский и Сибирский Павел приняли мученическую кончину за попытки воспротивиться «просветительскому» погрому Церкви.
25
Гавриил Романович Державин, служивший при дворе Екатерины, вспоминал, как сама императрица порой была бессильна принять меры против влиятельных фигур: «она царствовала политически, наблюдая свои выгоды или поблажая своим вельможам, дабы по маловажным проступкам не раздражать их и против себя не поставить… Как она говаривала пословицу „живи и жить давай другим“ и так поступала…»
Да и в целом внешняя и внутренняя политика Екатерины первых лет её царствования оказалась не самой удачной. К.А. Писаренко описывает её итог как кризис, поставивший на грань существования саму российскую государственность {26} .
А спас её от этого кризиса тайный муж императрицы — Григорий Александрович Потёмкин, будущий князь Таврический. Это именно ему Россия обязана почти всем, что составляет славу екатерининского царствования. «Именно он инициировал возобновление русско-австрийского союза в 1780 году, и присоединение Крыма в 1783 году, и с его одобрения Россия в 1778 году выступила в роли посредника в конфликте за баварское наследство, а в 1781 году обнародовала декларацию о вооружённом нейтралитете».
26
См. подробнее: Писаренко К.А. Ошибка императрицы. Екатерина и Потёмкин. М.: Вече, 2008.
Как писал один из современников, с 1775 года «Россия управлялась умом Потёмкина» {27} .
Но невольно возникает вопрос: а что помешало бы Потёмкину оказать подобные услуги России при правлении Петра Фёдоровича? Его выдающиеся таланты оказались бы востребованы при любом царствовании. Так же как и таланты других «орлов Екатерины», многие из которых начали своё возвышение ещё в правление её супруга.
Как и Пётр I, Екатерина II заслужила в отечественной истории титул Великой. Но между этими двумя величиями есть важное различие. Пётр наложил на все деяния своего царствования глубокий отпечаток своей личности. Как говорилось в солдатской песне, «сам, родимый, пред полками ясным соколом летал, сам ружьём солдатским правил, сам и пушки заряжал» — царь сам ходил в походы, сам строил свой город на болотах, сам брил бороды и сам водил солдат на шведские штыки на славном Полтавском поле. Невозможно представить себя Петровскую эпоху без Петра Великого. Она распадётся, ибо вся завязана на титанической воле и энергии одного человека.
27
Примечательно, что подобного взгляда на роль князя Таврического придерживается не только критически относящийся к Екатерине К.А. Писаренко, но и апологет императрицы О.И. Елисеева, написавшая биографию Г.А. Потёмкина-Таврического для серии «ЖЗЛ», которая является наиболее подробной из всех вышедших в России (Елисеева О.И. Григорий Потёмкин. М.: Молодая гвардия, 2005).
А вот про Екатерину такого не скажешь. Деяния её эпохи тоже персонифицированы, но соотносятся не с императрицей, а с теми, кто их непосредственно реализовывал, так что, присмотревшись, долго пытаешься понять: а в чём же заключалась роль самой императрицы? Неужто в переписке с французскими просветителями и издании журнала «Всякая всячина»?
Конечно, нет. Екатерина была символом единства русской державы, монархом, славным делами своих подданных, которых она умела и организовать, и вдохновить. Но ведь как раз с этой задачей справился бы любой другой государь на её месте. Резюмируя сравнение, скажем: Пётр стал Великим, потому что сделал своё царствование великим для России, а Екатерина стала Великой, потому что правила Россией в её великую и славную эпоху.
Справедливости ради укажем на одно действительно великое деяние императрицы, о котором обычно мало говорится в учебниках истории. Речь идёт о начале создания в России системы народного просвещения.
Во второй половине 60-х годов XVIII века при дворе развернулась своего рода дискуссия о путях развития образования. Предлагалось два основных подхода — создание системы народных училищ на западный манер, где простолюдины не только получали бы знания, но и, «избавляясь от дикости», приобретали «добрые нравы», и создание народных школ с учётом национальных традиций образования. В итоге был принят компромиссный вариант. Указом от 7 сентября 1782 года в империи создавалась система народных школ, доступных представителям всех сословий (кроме крепостных). Важным моментом новой системы было введение единой программы обучения и методики преподавания. Для их разработки в Россию был приглашён Фёдор Янкович, фигура компромиссная и для западников, и для почвенников. С одной стороны, Янкович получил известность как один из лучших педагогов в Священной Римской империи и был рекомендован Екатерине венским двором, с другой — он был славянином (сербом) и православным.