Семейные реликвии
Шрифт:
Джульетта поняла, что ей уже невозможно отрицать этот факт: она любит Эймоса. В течение какого-то времени ей удавалось не допускать и мысли о подобном. В самом деле, это было очень странно — он был ворчливым, резким, он был молчун, он крайне редко проявлял свои чувства. Но Джульетта всегда была женщиной, движимой сердцем, а не рассудком. Вот и сейчас она не избрала благоразумный путь, а влюбилась в этого невозможного человека. И сердце ее готово было разорваться из-за того, что завтра она уедет от него.
Но и оставаться она не могла. Джульетта поняла, что ей надо признаться самой себе, что Эймос не хочет жениться на ней.
— Я… пойду, пожалуй, собирать вещи…
И тут Эймос впервые посмотрел ей прямо в глаза. Он скрестил руки на груди и кратко кивнул. Джульетта выбежала из комнаты. Эймос долго стоял и смотрел ей вслед. Затем шумно вздохнув, он повернулся и вышел из дома.
Эймос сидел в темноте, опираясь на край огромного чурбака, на котором они с Итаном рубили дрова, и смотрел на свой дом. На кухне для него тускло светился огонек. Он знал, что его зажгла Джульетта; она всегда так делала для него. Он уже целый час сидел на чурбаке и смотрел, как Джульетта двигается по кухне, пока, наконец, она не убавила огонь в лампе и вышла.
Эймос подумал, что больше она никогда не будет делать этого и неожиданно почувствовал комок в горле. Он не знал еще, как сможет жить после того, как завтра утром Генриетта увезет Джульетту.
Он обхватил голову руками и глубоко запустил пальцы в волосы, стискивая кулаки и дергая себя за волосы, чтобы физической болью заглушить боль душевную. Он думал о будущей жизни без нее, о том, как по вечерам он будет заходить на кухню и не увидит Джульетты, встречающей его приветливой улыбкой, не увидит ее за столом напротив себя, не услышит, как она поет за работой. Он думал о том, что дом больше никто не будет украшать цветами, которые собирала Джульетта, и никто не будет повсюду расставлять красивые вещи, как любила делать она. Он думал о своем доме, который без нее опять станет мрачным и холодным. Эймос тихо выругался. Что же ему теперь делать? Боже мой, как он сейчас хотел, чтобы она никогда не появлялась в его жизни! Он привык к своей жизни и примирился со своим одиночеством. Но как теперь вернуться назад в те времена, когда он еще не знал Джульетту и не ощущал на себе то солнечное тепло, которое она принесла в его жизнь?
Конечно, он мог предложить ей этот брак, о котором говорила Генриетта. Какое-то время эта мысль с мучительным соблазном вертелась в его голове. Он мог вообразить Джульетту своей женой, с его кольцом на пальце, представить, как она выходит к нему навстречу и протягивает руки, когда он возвращается с полей. Зимними вечерами она сидели бы вместе в уюте и безопасности у огня. Она бы вязала или шила, а он бы читал или вырезал по дереву. Потом они вместе шли бы в свою комнату. В его комнате были бы тонкие женские вещи — ленты или флакончики с духами, ручное зеркальце, расческа с серебряной ручкой, камея или расшитые думочки, украшающие кровать. Она бы распускала и расчесывала волосы, а он смотрел бы на нее. А может быть, он сам брал бы расческу и водил бы ею по ее волосам, расчесывая их до тех пор, пока они не лягут в его руках послушными завитками, словно ласковый зверек с нежной золотисто-рыжеватой шерсткой. И тогда он наклонялся бы и целовал ее, а она тянулась бы к нему, обвивая его шею руками.
Неосознанно Эймос причмокнул губами, воображая ее рот — теплый и зовущий. Он почти ощущал ее сладостный аромат, чувствовал ее кожу под своими ладонями и пил губами вкус ее тела. Каким блаженством было бы целовать и погружаться в нее своим телом.
Эймос застонал и поднял голову к небу — далекому, темному, усеянному сотнями далеких и ярких звездочек. Зачем это он, как последний дурак, терзает себя фантазиями о том, как он будет любить Джульетту? Ничего же из этого не получится. И не может получиться.
Ну зачем нужен Джульетте старый ворчливый фермер вроде него? Она молодая и прелестная, ее наполняют романтические мечты молодой женщины, она хочет любви. Она мечтает о стихах и цветах, но никак не о хмуром и немногословном, вспыльчивом мужчине. И вовсе не о таком неповоротливом дураке, который на двенадцать лет старше ее.
Вздохнув, он поднялся и направился в дом. Он взял в кухне лампу и отнес ее в свою комнату. Эймос был погружен в мрачные мысли и поэтому сначала не заметил невестку, сидевшую, словно страж, у его двери. Генриетта сидела на узком стуле с прямой спинкой, одетая в ночную рубашку и пеньюар, с заплетенными за спиной в косу волосами. Она сурово скрестила руки на груди и окинула его осуждающим взглядом.
Эймос чуть не застонал. Меньше всего ему хотелось сейчас, чтобы его энергичная невестка снова учила его жизни.
— Я пришла сюда, чтобы задать тебе единственный вопрос, — начала Генриетта.
Эймос кивнул, думая при этом, что хотел бы дожить до того дня, когда Генриетта Морган ограничится всего одним вопросом. Он остановился выжидающе, засунув руки в карманы.
— Так ты не хочешь жениться на этой девушке из-за ее прошлого? Ты думаешь, что она испорчена? — резко спросила Генриетта.
Эймос вздрогнул и изумленно посмотрел на нее.
— Нет. — Его шея покраснела. — Генриетта! Как ты могла так подумать о ней? Да что ты! Разве не видно, что она настоящая леди, пусть даже ей и пришлось зарабатывать на жизнь пением. Может быть, она и прожила всю свою жизнь среди артистов, однако она вовсе не распущенная.
Генриетта закатила глаза.
— Но я же этого не говорила. Но бывает же и так, сам понимаешь, когда женщину не назовешь легкодоступной и вместе с тем она имеет… — она сделала деликатную паузу, — ну, что ли, некоторый опыт.
Эймос недовольно посмотрел на нее.
— Да у нее опыта не больше… чем у Итана. Я уверен в этом.
Генриетта решительно вскинула брови.
— Что-то ты слишком в этом уверен.
Эймос покраснел еще больше.
— Я не делал попыток соблазнить ее, если ты это имеешь в виду! И если она даже уже не… девушка, то это, возможно, только потому, что кто-то вынудил ее или воспользовался ее любящим сердцем. В ней нет решительно ничего порочного.
— Тогда какого же черта ты не хочешь жениться на ней? — с возмущением воскликнула Генриетта.
— Ты же сказала, что хочешь задать мне только один вопрос, — напомнил Эймос и двинулся мимо нее в комнату.
Но Генриетта протянула руку и удержала его.
— Ну таких упрямцев я еще не встречала. Даже Сэмюэль тебе в подметки не годится!
Эймос поморщился. Было ясно, что Генриетта не отстанет от него, пока не услышит полного объяснения.
— Да ради Бога, Генриетта. Разве ты не видишь, что она не хочет быть женой такого старикашки!
— Тебя послушать, так ты уже топчешься на краю могилы. Тебе же всего тридцать шесть лет.