Семейные реликвии
Шрифт:
Джульетта покачала головой.
— Нет. Я догадалась. Я думала об этом весь день, не понимая, почему ты позволяешь ей оставаться у нас, если тебе самому это неприятно. И мне стало ясно, что Причина может быть только одна: у нее, должно быть, имеются веские требования.
Джульетта перевела дыхание. К концу фразы голос у нее стал дрожать. Ей не хотелось, чтобы Эймос узнал о ее беспокойстве и досаде. Но она не могла прогнать легкий холодок страха от мысли, что Элен имеет давние права на Эймоса. Джульетта достаточно хорошо помнила все, что Эймос рассказал ей о матери Итана в тот день, когда Джон Сандерсон запретил Итану навещать свою дочь Элли. Эймос был безумно влюблен в эту женщину, боготворил ее, говоря его собственными словами. Он хотел на ней жениться и единственная причина, почему это не случилось, — ее отказ.
Сейчас Эймос был, конечно, зол на нее. Но какие другие чувства к ней еще скрывались в нем под волной этого гнева? Горечь, обида… А в истоке всего этого — страстная любовь к ней. Джульетта не могла не беспокоиться о том, что может случиться, если Эймос каждый день будет сталкиваться с этой женщиной. Конечно, Элен заметно старше ее, но она все-таки очень красивая. И Джульетта готова была поспорить на что угодно, что эта женщина знает всевозможные дамские уловки и хитрости, о которых Джульетта не имеет ни малейшего представления.
Джульетта была уверена, что Элен возвратилась, чтобы попытаться возвратить любовь Эймоса. Она, видимо, почувствовала, что начинает стареть и, скорее всего, забеспокоилась о том, как она будет жить через несколько лет, когда потеряет свою привлекательность. Она, возможно, даже сожалеет о решении, принятом много лет назад, когда Эймос предлагал ей стать его женой. Вот и вздумалось ей теперь вернуться и выйти за него замуж. Потому она так переменилась в лице, услышав, что Джульетта назвала себя миссис Морган.
Может ли расчетливый брак без любви, на который Эймос решился в зрелом возрасте, быть для него важнее сладостных воспоминаний о пылком юношеском увлечении? Джульетта не хотела обманывать себя. Эймос испытывал привязанность и желание к ней; он это вполне достаточно проявил с первых дней их семейной жизни. Но все же это не выдерживает сравнения с той любовью, которая бушевала в ней, словно пожар.
Джульетта представила, как ее семейная жизнь, сладкая и счастливая жизнь, которая только недавно начала так хорошо устраиваться, рушится и рассыпается обломками у ее ног. Ей захотелось расплакаться. Но она не могла допустить, чтобы Эймос это увидел.
Эймос презрительно фыркнул.
— Требования! У этой женщины не может быть ко мне никаких требований. Она для меня никто. Что за черт, какие еще такие требования могут быть у нее? Я предлагал ей выйти за меня, но она не согласилась. Он скривил рот. — Даже на Итана у нее нет никаких прав. Она бросила его. Ей важнее было тогда умчаться в Чикаго с каким-то новым дружком, она хотела только развлечений, а на ребенка ей было наплевать.
— Но как она могла? — потрясенно спросила Джульетта. Хотя она уже знала раньше эту историю, ей все же трудно было поверить, что все было именно так. — Это мне вообще непонятно. Разве женщина способна спокойно уйти и оставить своего собственного ребенка?
— У нее нет сердца. Она думает только о себе и судит обо всем с одной позиции: дает это удовольствие или нет. Ребенок не дает удовольствия. А вот моряк из Чикаго с денежками в кармане обещает доставить ей удовольствие потратить эти деньги. Она мне тогда сказала, что вообще не хочет приковывать себя цепями на всю оставшуюся жизнь и уж тем более к моему сыну-бастарду.
— О, Эймос! — Сердце Джульетты заныло от жалости к нему.
Эймос пожал плечами.
— К этому времени мне уже было все равно. Я уже переболел ею. И счастлив был, что она уехала. Но, конечно, оставался еще мальчик. Я даже не был уверен, что это мой сын.
— Что? — Джульетта застыла от удивления. — Ты полагаешь, что Итан, может быть, не твой ребенок?
— Все возможно. Я не знаю. Он сразу мне показался слишком уж большим для того возраста, который она назвала. И я не обнаружил в его чертах ничего похожего на меня или на кого-то из наших. Но это было неважно. Я должен был принять его. Не мог же я его оставить такой женщине, так ведь?
— Нет, конечно. Но, Эймос, как же можно выдавать ребенка за своего сына, если на самом деле он не твой? Откуда в ней такая жестокость?
— Не думаю, чтобы Элен вообще понимала, что такое жестокость. Она не задумывается о подобных вещах, ей интересно только то, чего ей хочется и то, что поможет ей осуществить свои желания. Хорошо или плохо, жестокость или доброта — ничто подобное при этом не учитывается. Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Сейчас Итан мой настоящий сын. Я его вырастил. Я его кормил и ухаживал за ним, когда он болел, и пытался научить его всему, что нужно в жизни. Он теперь намного больше мой сын, чем ее. И я сделаю все, чтобы защитить его от обид и неприятностей. И она это хорошо знает.
— Ты что имеешь в виду?
— Именно для того она и явилась сюда — угрожать, что расскажет Итану, кто она для него. По ее словам, она надеется, что он обрадуется встрече со своей матерью и, возможно, даже захочет поехать пожить у нее какое-то время.
— Нет! Никогда Итан не сделает этого!
— Не сделает? Я не уверен в этом. Если он узнает, что я его обманывал, уверял в том, что его мать умерла, тогда как все эти годы она была жива, он может возненавидеть меня. Ты не знаешь, как Элен умеет все представлять в нужном свете, как она может заставить других поверить во что угодно. Если она сообщит ему, что я заставил ее отдать ребенка мне и живописно расскажет ему какую-нибудь жалостливую историю о себе, если она откроет ему, что он вовсе не мой сын… — Эймос покачал головой, — я не могу рисковать. Я хочу, чтобы она убиралась из моей жизни. И она это знает! Она хочет, чтобы я заплатил ей за то, что она будет держать все это в тайне.
— Ты хочешь сказать, что она потребовала у тебя денег? И угрожала рассказать Итану всю правду, если не дашь?
— Конечно, именно так. А зачем еще ей нужно было приезжать? Она нигде, кроме города, не может жить. Она все время жила в Чикаго с тех пор, как бросила Итана. Никогда бы она не приехала сюда на ферму, если бы не алчность.
— О, а я то думала, что просто она с годами поняла, какую совершила ошибку и надеялась приехать сюда и выйти замуж за тебя.
Эймос расхохотался.