Семейные трагедии Романовых. Трудный выбор
Шрифт:
Еще до своей официальной коронации Елизавета Петровна стремилась оправдать надежды своих подданных, которые хотели видеть в ней справедливую и милостивую государыню. Императрица не стала подвергать своих политических противников казням и пыткам. Все они отделались ссылкой в отдаленные места. Остерман и его окружение были отстранены от власти и заменены русскими сановниками и теми немцами, которым при правлении Анны Леопольдовны удавалось соблюдать нейтралитет. Для рядовых преступников и нарушителей законов и установлений тоже были сделаны послабления. По ее просьбе Сенат и коллегии приняли решение считать малолетними всех преступников моложе 17 лет. К ним не могли применяться пытки и смертная казнь. Самое суровое наказание ждало малолетних убийц — порка плетьми и отсылка на 15 лет в монастырь на покаяние. Императрица запретила допрашивать и держать под стражей чиновников, допустивших по небрежности или «по простоте» ошибки в написании царских титулов. Все ошибки должны исправляться начальником канцелярии или другим чином, их заметившим, а писца надлежало отечески журить за безграмотность. За ложные доносы также нельзя было больше бить кнутом, а всех задержанных за это прегрешение отправляли по месту жительства. За убийство по неосторожности или в состоянии аффекта либо беспамятства перестали посылать на каторжные работы, а стали помещать в монастыри для покаянного служения. Все эти поступки создавали образ доброй царицы, давно ожидаемой всем народом. Недаром преподаватели и воспитанники Славяно-греко-латинской академии сочинили в ее честь хвалебный кант, в котором, в частности, были такие слова:
Приспе день красный, Воссияло ведро. Милость России Небеса прещедро Давно желанну Зрети показали; Прочь все печали!Елизавета прекрасно понимала, что при общих славословиях в ее адрес далеко не все считают ее восшествие на престол законным, поэтому торопилась с коронацией и официальным утверждением племянника своим наследником. Но коронация — мероприятие не рядовое и требует соблюдения определенных традиций и тщательной подготовки. Ответственными за приготовление к этому торжественному акту Сенат назначил графа Семена Андреевича Салтыкова — дальнего родственника царской семьи — и новгородского архиепископа Амвросия. К ним в помощь был командирован статский советник Петр Курбатов, участвовавший в организации коронаций предыдущих монархов, начиная с Петра I и заканчивая Анной Иоанновной. На издержки им было отпущено для начала 30 тысяч рублей. На эти деньги закупались парча, бархат, позумент, золотое шитье. При этом преимущество отдавалось изделиям русских фабрик, так как и здесь Елизавета хотела продемонстрировать свою любовь ко всему национальному. В Москве строилось трое триумфальных ворот. Для шитья балдахина над троном в старую столицу был отправлен французский декоратор Рошабот с бригадой придворных мастериц.
28 февраля в пять часов утра Москва была разбужена девятью выстрелами из пушек, установленных на Красной площади. Потом ударил большой колокол на колокольне Ивана Великого, за ним заблаговестили колокола всех московских церквей. Колокольные звоны продолжались четыре часа, пока под них в город не въехала Елизавета Петровна. В Тверской-Ямской слободе ее ожидала празднично убранная парадная карета, которую на улицах города приветственными криками встречали солдаты гвардии и представители разных социальных слоев населения старой столицы и окрестных городов. Когда императорский кортеж прибыл в Кремль, Елизавета со свитой прошествовала в Успенский собор, где обычно проводилась церемония коронации. Там она встала на императорское место, а ее племянник герцог Голштинский занял место, предназначавшееся ранее для цариц. Там все присутствовавшие прослушали приветственную речь, произнесенную архиепископом Амвросием. После этого Елизавета Петровна с племянником посетили древние Архангельский и Благовещенский соборы и отправились в зимний императорский дом на реке Яузе, заранее приготовленный к их приезду. Там им предстояло готовиться к самому обряду коронации.
Коронация Елизаветы Петровны состоялась 25 апреля 1742 года. К тому времени сверх уже упоминавшихся 30 тысяч на иллюминацию, фейерверки, фонтаны, коронационные наградные медали и прочее было потрачено еще 40 тысяч рублей. Коронация императрицы была обставлена с размахом, достойным такого мероприятия. Сама Елизавета была одета в великолепное платье. Перед ее троном были разложены хранившиеся в Оружейной палате и привезенные из Петербурга символы государственной власти: корона, скипетр, держава, мантия, государственная печать, меч и знамя. Для Елизаветы не успели сделать новую корону, поэтому использовали старую, которой венчалась на царство Анна Иоанновна. Изменив прежний порядок коронации, Елизавета Петровна сама водрузила корону себе на голову (раньше это делал специально назначенный архиерей).
В течение восьми дней после коронации улицы Москвы освещала праздничная иллюминация. В честь Елизаветы была поставлена опера «Милосердие Титово», в которой взошедший на престол римский император Тит прощал всех своих прежних врагов. И в России после коронации Елизаветы Петровны была объявлена амнистия всем попавшим в опалу в предыдущее царствование, а о том, что казней противников новой императрицы не было, мы уже писали ранее.
С царствованием Елизаветы многие современники связывали надежды на продолжение реформ, начатых Петром I, и рост мощи и престижа Российской державы. Видный поэт того времени А. П. Сумароков, обращаясь к Елизавете Петровне, писал:
Во дщери Петр опять на трон взошел, В Елизавете все дела свои нашел… О матерь своего народа! Тебя произвела природа Дела Петровы окончать!После коронации до конца года императрица и двор оставались в Москве. Именно здесь 7 ноября был подписан Манифест о назначении наследником престола герцога Голштинского, который к тому времени уже успел креститься в православную веру под именем Петра Федоровича. Он получил титул «великого князя, его императорского высочества». На церковных службах его следовало поминать сразу после императрицы как «наследника ее, внука Петра Первого, благоверного государя великого князя Петра Федоровича».
На время пребывания императрицы и двора в Москве здесь были усилены меры безопасности. Как оказалось, не напрасно. У императрицы были враги, в том числе даже в ее собственном дворце. В июле по Москве пронесся слух, что против Елизаветы был составлен опасный заговор. Этот слух подтвердился, когда 15 июля на освящении церкви Московской духовной академии ее ректор Кирилл Флоринский прочел проповедь в защиту императрицы и ее дома и в осуждение ее врагов. Оказалось, что заговор составили люди, многим обязанные Елизавете. Ее камер-лакей Александр Турчанинов, прапорщик Преображенского полка Петр Ивашкин и сержант Измайловского полка Иван Сновидов собирались захватить и умертвить императрицу и герцога Голштинского и снова возвести на престол свергнутого Ивана Антоновича. Поводом к перевороту, как утверждали сами схваченные заговорщики, было то, что Елизавета и ее сестра Анна — незаконнорожденные дочери Петра I, а потому ни они сами, ни их дети не имеют прав на престол. За свое умышление на такое восстановление законности все трое были сурово наказаны. Их высекли кнутом и сослали в Сибирь, при этом у Турчанинова как у организатора заговора вырвали язык и ноздри, а у его сообщников — только ноздри.
Еще один подобный заговор вскрылся уже после возвращения двора в Петербург, в июле 1743 года. 21 июля по Петербургу пополз слух, что в столице происходит что-то нехорошее. Императрица отменила свою поездку в Петергоф, хотя лошади уже были запряжены в карету. Всю ночь по городу разъезжали патрули. Несколько дней население Петербурга пребывало в тягостной неизвестности. Под утро 25 июля был арестован дальний родственник Романовых подполковник Иван Степанович Лопухин, сын бывшего генерал-кригс-комиссара Степана Васильевича Лопухина, близкого к прежнему правительству. В тот же день арестовали и мать Ивана Лопухина, Наталью Федоровну, а их личную переписку опечатали. На полковника Лопухина донесли офицеры, бывавшие с ним в одной компании. Их донос вскоре на допросах и пытках подтвердил и сам Лопухин. Полковник, бывши во хмелю, неоднократно говорил, что Елизавета Петровна недостойна быть государыней. Она незаконнорожденная и ведет себя не так, как должно царице: ездит в Царское Село и там напивается английским пивом с непотребными людьми. А он, Иван Лопухин, и его мать не ездят на придворные маскарады, хоть их туда и приглашают, так как знают, что скоро будет новый переворот, и власть вернется к императору Ивану Антоновичу и его родителям. Лопухин бранил не только Елизавету, но и все ее окружение, говоря: «Нынешняя государыня больше любит простой народ, потому что сама просто живет, а большие все ее не любят».
Елизавета приказала арестовать всех, кто был близок к Ивану Лопухину, сочувственно слушал и передавал его речи, в том числе и женщин, среди которых была даже беременная жена дворцового камергера Лилиенфельда. Всех их допрашивали с пристрастием, некоторых пытали. Все признавались в неприязни к нынешнему правительству и желании восстановить старые порядки и вернуть к власти Ивана Антоновича. Многие ссылались на то, что их в этом поддерживал венгерский посланник маркиз Ботта. Но за Ботту заступилась его королева — Мария Терезия. А вот подданным Елизаветы Петровны пришлось сполна ответить за участие в политических интригах. Сначала почти все они были приговорены к смертной казни, но потом императрица их помиловала и заменила казнь ссылкой в Сибирь с содержанием там под караулом. При этом у Ивана Лопухина, его родителей и их приятельницы графини Анны Бестужевой «урезали языки».
Существующие в реальности или мнимые заговоры заставляли Елизавету принимать меры для обеспечения собственной безопасности. Как и ее предшественники, принц и принцесса Брауншвейгские, императрица никогда не ночевала в одной и той же комнате. Ее кровать вечно передвигали по дворцовым помещениям. Выезжала и приезжала в свои дворцы она также всегда в разные часы и пользовалась разными подъездами. В спальне императрицы постоянно дежурил верный лакей Чулков, обладавший чутким сном и просыпавшийся от каждого звука и даже малейшего шороха. Эта природная способность, а также умение не видеть и не слышать того, что не полагалось, принесли ему высокие придворные чины камергера и генерала и несметные богатства. Чулков оставался в спальне Елизаветы даже тогда, когда она проводила там время со своим морганатическим мужем Разумовским или с кем-то из очередных любовников.