Семейный отдых в Турции (сборник рассказов)
Шрифт:
Антон тем временем запустил руку себе под куртку, в нагрудный карман, вытащил оттуда черный кожаный бумажник с золоченым значком - монограммой какой-то западной фирмы, достал оттуда два листа бумаги. Придвинул к себе журнальный столик, ободрав ножками лак на паркете.
– Аккуратнее, Антон!
– заметив обдиры, крикнул от двери Егор, имущество не государственное.
– Вот именно - не государственное.
– Антон не сдержал ухмылку - она нарисовалась у него на губах сама по себе, помимо его воли, победная и ироничная, обидная для Бессонова, но Бессонов не видел её,
– Было ваше, стало наше, - Антон продолжал ухмыляться. Провел рукою по бумаге, расправляя её, достал ручку - тоненький золоченый "кросс", такой же дорогой и популярный, как знаменитый "монблан".
– Егор, подкинь-ка мне паспорт этого вяхиря. Будем составлять протокол.
Милицейское слово "протокол" вызвало у него невольную улыбку - вот, дожил, дескать, с таким народом, как Бессонов, до чего только не докатишься, приходится протоколы составлять, как рядовому менту, дружки по кодле узнают - засмеют. Антон посерьезнел, прикрыл губами порченые зубы не засмеют, сами тем же занимаются, так велит подловое начальство, того требует закон общака: отыскивать недотеп вроде Бессонова и отнимать у них все, что они имеют. Если есть справная машина - отнять машину, если есть справная хата - отобрать хату, если нарисовалась у "клиента" дача отобрать дачу... И так далее.
– Держи!
– Егор кинул напарнику паспорт Бессонова - краснобокая книжица распластавшейся птицей перелетела через комнату и ловко приземлилась в руки Антона.
– Так-ак... Бессонов Николай Николаевич, - протянул Антон. Прочитав первые строки паспорта, начал аккуратно вырисовывать их в свой "протокол".
– Прописка... С прописочкой все в порядке, поскольку Николай Николаевич - образцовый гражданин, никогда не осложнял отношения с паспортным столом и не нарушал режим проживания в столице нашей Родины.
Бессонов приподнялся над полом, встал на четвереньки, покрутил головой, стряхивая с себя красную обжигающую пелену.
– Правильно делаешь, что подымаешься, - одобрительно кивнул Антон, он вновь пришел в ровное расположение духа.
– Тебе сейчас расписываться придется...
– И добавил, похмыкав: - Николай Николаевич!
Снова склонился над листами бумаги, заполняя их.
Бессонов окончательно понял, что это за люди, Антон и Егор, - и от того, что он ошибся, сам, добровольно впустил их в свой дом, своими руками открыл им дверь, ему было сейчас погано, во рту сбилась в кисель горечь, перед глазами продолжали плавать красные лохмотья - вроде бы и освободился от них, а оказывается - нет.
– Антон, надо бы нотариуса вызвать, - подал голос от двери Егор.
– Сейчас, закончу писать. Да и клиент пусть дозреет до этого серьезного момента.
Когда "клиент дозрел", Антон позвонил нотариусу и за шиворот подтащил Бессонова к столику, сунул в пальцы ручку. Егор, стянув жене Бессонова рот косынкой - "Чтобы, бля, не блажила", - пояснил он и, привязав за запястье к батарее, стал наготове сзади Бессонова.
– Подписывай, дядя, и мы квиты, -
Бессонов, впустую пожевав губами, потянул к себе листы бумаги, тупо вгляделся в них.
– Что это?
– пробормотал он, сплюнул на пол кровь.
– Отпущение грехов, - хихикнув, доброжелательно пояснил Антон, он находился в прекрасном расположении духа.
– Подписывай, дядя! Если не хочешь, чтобы я тебя снова ногой по брюху оприходовал.
– Не хочу.
– Бессонов беспомощно оглянулся, увидел прикрученную к батарее жену с перевязанным ртом, в глазах у него возникло затравленное выражение, губы сжались.
– Раз не хочешь, тогда...
– Антон пальцем показал Бессонову, что надо делать - лихо расписался в воздухе и повел глазами на бумагу.
– Подписывай маляву, и дело с концом. А через десять минут сюда явится нотариус с печатью и все быстро узаконит.
– Но мне негде будет жить.
– Бессонов вновь оглянулся на жену, поправился: - Нам негде будет жить.
– А это, дядя, повторяю, твои проблемы. Не надо было бить своим старым драндулетом дорогую иномарку. Егор!
– тихо скомандовал Антон, и Егор не заставил себя ждать - ногой врезал Бессонову по заду, целя между ног, в самое больное у мужчин место.
Бессонов вскинулся, со стоном отвалился от столика, стараясь захватить ртом воздух, схватился пальцами за низ живота. Потом судорожно, неровными рывками перебросил руку на сердце.
– Сердце...
– простонал он, - сердце.
Антон тревожно переглянулся с напарником. Егор недоумевающе приподнял плечи:
– Бил-то я его не по сердцу, а по лошадиным гениталиям. Видишь, как они выпирают из штанов? Как у мерина.
– Дурак ты, Горка. У мерина как раз гениталий нет - вырезаны.
– Но что-то осталось же. Иначе как же мочиться?
– В первый раз слышу, что мочатся с помощью гениталий. Для этого есть кое-что другое...
– Антон умолк, недоумевающе глянул на Бессонова.
Кряхтя и стеная, роняя на пол кровь, капающую у него из носа и рта, Бессонов подполз к кушетке, навалился на неё грудью, закинул вначале одну ногу, потом другую.
– Ты что, старый муд... издеваешься над нами? Спать вздумал?
– Я счас, я счас, - пробормотал Бессонов, - пусть только сердце малость отойдет. Дайте мне две минуты... только две минуты... Я все подпишу!
– Как бы не сдох мужик, - обеспокоенно проговорил Антон, глянул на часы, - минут через восемь подъедет нотариус... Эх!
– Он ожесточенно рубанул рукою воздух. Если бы они сейчас с Егором дожали эту рухлядь, валяющуюся на кушетке, - уже сегодня бы получили пачку долларов от шефа, а завтра завалились бы на неделю в благословенную Анталию либо на Кипр, к ласковому морю с нежными женщинами: каждая такая квартира, "подаренная" разными жлобами типа Бессонова, хорошо оплачивается. Есть у них даже план, общий, на двоих с Егором - одна квартира в месяц. Надо дожимать этого мерина, осталось чуть-чуть.
– Но как?
– спросил Антон у Бессонова.
– Может, воды принести?