Семейство Питар
Шрифт:
— Отель «Клэридж» в Париже знаете? Я прослужил там около двух лет в середине двадцатых годов.
— А в Кане ты бывал?
— Нет.
В таком случае продолжать не стоит! «Клэридж» Ланнека не интересовал. Вот если бы исландец побывал в Кане, он поговорил бы с ним о Шандивере, об улице Сен-Пьер, о своем шурине, известном архитекторе.
На улице капитан столкнулся с морским агентом.
— Как мои товарищи насчет рыбы?
— Говорят, пусть сам решит.
— Сколько?
— Если подпишете три переводных векселя на пятьдесят тысяч франков каждый и возьмете на себя страховку…
— Зайдем пропустим по стаканчику.
Ланнек вернулся с агентом в «Геклу», едва успев из нее выйти. Он уже облюбовал этот уголок. Присмотрелся к бару, где чахли под стеклом пирожные с мертвенно-белым кремом. Обжил столик у окна с занавесками в красную клеточку, которые он отодвинул, усаживаясь.
— Наличных при сделке не потребуют?
— Нет, только поручительство вашего банка. Можете снестись с ним по телеграфу.
— Треску погрузят быстро?
— В три дня. Завтра Петров день, никто не работает.
Погрузку придется прервать. Зато послезавтра поставим вторую бригаду…
Так Ланнек пополам с Муанаром закупил на сто пятьдесят тысяч трески и камбалы. Он жил словно в сумерках; они были вокруг, они были в душе. Стоило ему взглянуть на дверь жениной каюты, как он бледнел и его подмывало выпить.
— Жаллю, старина, клянусь тебе: ноги моей в этой проклятой стране больше не будет!
Жаллю поговорил с консулом, который тоже был морской агент, и тот заявил, что треска, проданная его коллегой, — нестоящий товар.
Рыбаки с «Франсуазы», до сих пор не получившие разрешения сойти на берег, слонялись по палубе. У всех все валилось из рук. Кое-кто смазывал йодом раны, полученные при подъеме на борт и до сих не зажившие: их растравляли холод и соленая вода. У одного пошли чирьи, и он, не слишком стесняясь, возился с ними в кают-компании.
— Новый нарывает! — говорил он, разглядывая болячку с помощью осколка зеркала и ощупывая припухлость.
Матильду положили в свинцовый гроб, который, в соответствии с правилами, пришлось опустить в трюм. Ланнек по-прежнему хватал Жаллю за пуговицу:
— Я не подаю вида, но думаю, понимаешь? Как останусь один, так целыми часами и думаю. И кое-что выясняется…
К сожалению, догадки Ланнека утрачивали всякий смысл, как только он пытался передать их словами.
Связь между людьми и событиями оказывалась слишком неопределенной, слишком расплывчатой. А вот когда он одиноко лежал у себя в каюте, все было так ясно, что казалось, может уложиться в несколько слов.
— Ты не знаешь мамашу Питар! Попробуй себе представить, что это за штучка. Она владеет двумя доходными домами, понятно? И дачей в Рива-Белла — сама не живет, но сдает. А еще у нее есть сын, которого она считает умнее всех на свете. В сущности, именно из-за него старуха ненавидит женщин, каждую женщину. По-моему, дочь она тоже ненавидела…
Опять не то! Жаллю, естественно, перестал что-нибудь понимать.
— Предположим…
Нет, ни за что не передать! Но капитан чувствовал, что случившееся — это в конечном счете борьба между Питарами и Ланнеками, между квартирой над обувным магазином в Кане и судами, которые идут по всем морям земли из порта в порт.
— Кто наплел моей жене, будто я собираюсь перепродать «Гром небесный»? Разве у меня такая репутация?
Нет! Значит…
А ведь есть еще подброшенная записка! Вот с чем надо разобраться!
— Предположим, старина, я пошел бы ко дну вместе с пароходом и Матильдой. Кто мне наследует? Старуха Питар. А тогда Оскар получает возможность строить рабочие городки, на которых рассчитывает обогатиться и прославиться. Это его заветная мечта! Похоже, дома для рабочих — дело доходное: бедные люди платят исправно. Понимаешь?
На свежем воздухе палубы Ланнек и сам переставал понимать. Мысли его прерывались, становились бессвязными.
Но в полусне…
— Вот увидишь, Жаллю!.. Я не знаком с твоей женой, но ручаюсь…
Из подъехавшей машины вылезал консул.
11
— Представляешь себе, Жаллю?
«Гром небесный» шел к Нормандии вдоль южных берегов Англии, защищавших судно от северного ветра. На один пасмурный день приходилось два погожих, и пароходов навстречу попадалось как никогда много.
По феканской портовой рации г-жа Жаллю известила мужа, что у их младшей дочери корь, но тот и бровью не повел.
Он подумает об этом позже, на подходе к французскому берегу, когда в корабельную жизнь вновь ворвутся треволнения жизни на суше. Но и тогда, разумеется, заботить его будет не столько дочка, сколько женщины,. которые встретят его на молу и, может быть, встретят кулаками.
Такое бывало. Два года тому назад капитану Лазиреку выбила зонтиком глаз женщина, требовавшая, чтобы он вернул ей сына.
Счастье еще, что отец юнги тоже возвращался на «Громе небесном»! Вместе с остальными спасенными он просиживал целые дни в кают-компании, превращенной в лазарет, и дулся в карты.
— Не больно-то он убивается, — вздыхал Жаллю.
Ланнек, разумеется, не слушал. Ланнек начинал понимать! Можно даже сказать, что он понял все, после того как судно посетил консул Франции в этом поганом Рейкьявике.
Разве он явился не затем, чтобы осведомиться, свободен ли боцман от обязательств перед нанимателем и можно ли ему вернуться на родину регулярным пассажирским рейсом через Копенгаген?
— Еще чего? — взорвался Ланнек. — Он не сойдет с парохода! Он сам просил вас вмешаться?
— Нет. Он хотел купить билет на пакетбот, и компания поручила мне навести справки.
— Вот вы их и навели. Он останется на «Громе небесном»…
Еще одна деталь, которую Ланнек почти угадал!
Он давно косо посматривал на боцмана, особенно с тех пор, как узнал, что его жена гадает Питарам на картах.