Семейство Питар
Шрифт:
— Я требую, чтобы мы ушли! Я хочу назад, во Францию, слышишь? Корабль мой! Ты знаешь, что мы погибаем!..
— Муанар! — позвал Ланнек голосом, которому силился придать твердость.
Муанар смотрел на обоих и молчал.
— Избавь меня от этой бабы! Запри ее куда-нибудь!
Но старший помощник не шевелился, а полуобезумевшая Матильда надсаживалась:
— Убийцы! Да, да, все вы — убийцы! Вы знаете, что мы погибнем, и нарочно идете на это!
Матросы насторожились на палубе.
— Я хочу, чтобы мы ушли! Хочу! Вы не имеете права…
Видя, что Муанар неподвижен, Ланнек выпустил из рук штурвал и сгреб жену за плечи.
— Замолчи! Марш за мной!
— Я требую, чтобы мы ушли!
— Хорошо. Сейчас мы уйдем. Только замолчи, Бога ради!
Он подталкивал ее. Она отбивалась, царапала ему лицо и руки. Он не знал, куда ее деть, потом втолкнул в штурманскую и запер дверь на защелку.
Весь бледный, Ланнек вернулся к штурвалу, за который на время его отсутствия встал Муанар.
— Только этого не хватало! — громыхнул он, разыскивая глазами тонущий траулер. И добавил, обращаясь к старшему помощнику:
— Что будем делать?
Чтобы покончить с этой пыткой, Ланнек был даже готов спустить на воду шлюпку, но это означало почти верную смерть для тех, кто окажется в ней.
Можно было, конечно, и дальше ходить вокруг «Франсуазы», выжидая, пока океан поутихнет, но в такое время года здесь штормит по целым неделям, а то и дольше.
Оставалось одно — вторично завести буксир, у которого, как и ночью, есть все шансы лопнуть.
На мостике появился подавленный Ланглуа, тусклый от усталости взгляд, плечи обвисли, — вздохнул:
— Фекан вызывает каждые десять минут. Не знаю, что отвечать…
Там тоже наступил день. Леон открыл свое заведение, в кофеварке булькает вода, и промокшие рыбаки в тяжелых сапогах один за другим входят в кафе.
— Готовь бросательный конец! — приказал Ланнек Муанару. — Предупреди их семафором.
— Ты слышишь?..
— Да! Опять…
Ланнек слышал шум уже добрых пять минут В трюме снова что-то сорвалось с места, но теперь было уже не до этого. С наступлением дня начал крепчать ветер, и океан забелел от пены.
Радист, прикидываясь, будто ничего не понимает, с дурацким видом искал Матильду взглядом и наконец обнаружил ее в штурманской. Прижавшись к стеклу лбом, она, судя по движениям губ, вопила:
— Убийцы!
Ланнек почувствовал нечто вроде угрызений совести.
Нет, пора кончать. Он и сам уже не уверен, какое решение примет через минуту.
Если в часы дремоты у него почти всегда наслаивались друг на друга два пласта мыслей: один — относящийся ко сну, другой — к яви, то теперь он непроизвольно жил как бы в двух разных планах.
Глаза его не отрывались от «Франсуазы», и судном своим он управлял с несокрушимым хладнокровием.
А в другом уголке его мозга гвоздил вопрос: «Кто мог ей это сказать?»
В конце концов во всем виноват тот неизвестный, который наплел Матильде, будто муж намерен перепродать корабль и не возвращаться во Францию.
Разумеется, это чушь! Такое Ланнеку и в голову не приходило. Но ведь жена не сама выдумала…
Кто? Не шутник ли, предсказавший ему, что «Гром небесный» не придет в порт?
Ланнек поочередно брал на подозрение всех окружающих: Муанара, г-на Жиля, радиста, боцмана, даже Кампуа.
Не забыл ни мамашу Питар, ни Оскара, который…
— Есть! — крикнул снизу Муанар.
Маневр Ланнек осуществил с точностью, так сказать, до сантиметра. Широко расставив короткие ноги, вцепившись руками в штурвал, он не шевелился, и только взгляд его стал еще напряженней.
— Малый ход! — скомандовал он в переговорную трубу.
«Гром небесный» подошел к «Франсуазе» так близко, как ни разу еще не подходил. У каждого, кто был на палубе, стеснилось дыхание и защемило в груди.
Один порыв ветра, и толчея бросит суда друг на друга.
Все, что происходило на траулере, было видно теперь до мельчайших подробностей.
— Их пятнадцать, — подсчитал Кампуа. — А должно быть двадцать восемь.
Пятнадцать человек, ожидающих, что им бросят трос, и, возможно, уже потерявших надежду! Они тоже дрожали — им-то горячий кофе утром не выдали, и Ланнек заметил, как один из них жадно глотал спиртное прямо из горлышка.
— Пошел!
Конец, как кнут, прочертил в воздухе кривую и шлепнулся на палубу траулера. Рыбаки чуть ли не ползком приняли его, выбрали и закрепили потравленный трос.
— Господи, благослови! — прошептал Ланнек.
Он не был ни религиозен, ни суеверен, а просто соблюдал старинный морской обычай. Потом обернулся, проверил, нормально ли вытравливается буксир, и увидел в иллюминаторе прильнувшую к стеклу жену.
Она заходилась в крике, одна-одинешенька в штурманской, откуда наружу не вырывался ни один звук.
— Малый вперед! — бросил Ланнек в переговорную трубу.
Матиас, должно быть, почернел у себя внизу от копоти и угольной пыли: он безвыходно провел всю ночь во чреве парохода. Лишь время от времени посылал кого-нибудь из своих справиться, как дела.
На мостике в очередной раз возник радист:
— Опять немец…
Ланнек не шелохнулся: больше времени терять нельзя.
Он прикидывал в уме курс и скорость: надо избежать резких рывков, иначе буксир снова лопнет. Словно в насмешку, на горизонте, до которого из-за тумана было, казалось, рукой подать, прошел в ту минуту пакетбот, направлявшийся в Исландию. На нем, вероятно, даже не представляли себе, какая игра со смертью идет неподалеку.
— Самый малый, — крикнул Ланнек в переговорную трубу.