Семьи.net (сборник)
Шрифт:
Настал момент, когда меня посетили сомнения, так ли все происходит у дикарей, как и у нас. Но во время прогулки по деревне я увидел за живой изгородью небольшое здание с традиционной надписью над входом «Мы к каждому яйцу относимся с одинаковой любовью!».
Это был местный инкубатор. Конечно, пусть дикари не могут выдерживать темп современной жизни, но они имеют такое же право на заботу общества, как и нормальные жители.
Дни шли, а моя ситуация продолжала оставаться неопределенной.
11. Дитя
Я слышал, что люди прошлого, когда дети были собственностью, часто мечтали хотя бы раз в жизни увидеть море. Вероятно, у них была очень нерадостная жизнь. Впрочем, у меня она теперь тоже нерадостная, поскольку меня не существует. Хотя я чувствую холод, ощущаю камешки под ногами, помню вкус нехитрого сегодняшнего завтрака.
Но меня нет. А вот мечта древних смотреть на море у меня исполнена в полной мере, поскольку никаких других занятий все равно не предвидится. Я уже привык ходить рано утром на одну сторону мыса Потерянных Душ встречать восход солнца, а потом, вечером, на другую — смотреть, как солнце опускается в море.
Что я буду делать осенью, когда начнется сезон штормов и пасмурного неба, еще не знаю. Но даже 21-й, как впрочем, и 23-й категории мне здесь точно не видать.
Я все понимаю. Стабильность социума важнее личного счастья индивидуума. В музее Двоих я видел, к чему приводят попытки противопоставить свои желания, свой выбор пары — интересам общества.
Вдали мелькнула чья-то фигура. Я присмотрелся. По тропинке среди деревьев ко мне направлялся Роман. Как всегда энергичный и позитивный, он издали помахал рукой.
А подойдя поближе, воскликнул:
— Ну как ты тут, Виктор? Наслаждаешься красотами?
Я промолчал. Жаловаться на несправедливость случившегося, во-первых, не подобает современному человеку, а во-вторых, как я уже успел убедиться на своем горьком опыте, — бесполезно.
Иначе бы каждый мог поставить свое личное недовольство выше интересов общества, и мы снова бы погрузились в хаос доконфликтной эпохи.
— Хочешь остаться здесь, с дикарями? Среди так называемой природы?
— Нет.
— То есть ты намерен вернуться?
— Да.
— Понятно. А скажи, тебе непременно нужна та самая, «потерянная» девушка Анна или ты готов создать ячейку с другой?
— Не принципиально, я готов принять правильный выбор, который мне предложат.
— Что ж, поздравляю. Ты был болен, но пережил болезнь и снова становишься здоровым членом общества. Собирайся, поедем обратно в город. Считыватель ждет тебя.
Мое испытание завершилось успешно.
12. Начать сначала
…В каждом крупном городе современного мира есть улица, на которую может попасть не каждый. Мы с Юлией
Не каждому дается шанс исправить ошибки, пусть даже не свои. Сегодня я не сомневался в безошибочном Будущем, где буквально через два года можно будет с полным правом рассчитывать на статус привилегированного гражданина.
Рыжие волосы Юлии развевались на ветру.
Сергей Игнатьев
К. Г. А. М
— Давай, красотуля, — говорит Саня продавщице. — Нам как всегда.
Продавщица пухлой рукой поправляет крашеные кудри, отправляется к холодильнику.
Я смотрю через окно на заросший бурьяном пустырь. На здоровенные трубы, похожие на перевернутые стаканы. Может, думаю я, это стаканы и есть. Сидел тут такой великан, наш, русский человек, выпивал с друзьями. А потом пошел ходить-бродить по свету, выше облаков и городского смога. Ходит, играет на переливчатой небесной гармонии…
— Петруха, епт, — говорит Саня. — О чем мечтаешь, нахер?
— Да что-то, — отвечаю задумчиво, — на лирику потянуло загребически сильно.
— А-а-а, — говорит Саня. — У меня тоже такое бывает. — Почитаешь, бывает, Тургенева и думаешь — вот ведь, мля, тонкая материя эта красота.
Звеня бутылками, возвращается продавщица, принимается загружать наши покупки в веревочную авоську.
Тут в продмаг заходит бабка в цветастом платке и валенках.
— Што, — говорит она, — с самого утра зенки заливаем, хандоны этакие?
— Не гневи, мать, — строго говорит Саня. — Мы люди рабочие. Не кукуй моржовый.
— Знаю я вашу работу, метросексуалы педристические. Лясы точить, бухать да на скамейках гадить. Вырастили, млять, поколение!
Бабка угрожающе трясет клюкой. Опасливо косясь на нее, Саня цыкает зубом.
— В обед еще зайдем, — обещает он продавщице, принимая авоську.
Продавщица томно вздыхает, слюнявя палец и пересчитывая купюры.
Мы выходим из магазина. Уже в дверях я слышу, как бабка говорит:
— Дай мне, доченька, ноль пять «столичной» и «ягушки» баночку, сделай милость.
Идем через заросший бурьяном пустырь, через трухлявые деревянные мостки. Резиновые сапоги хлюпают по лужам, руки спрятаны в карманы телогреек. Саня звенит бутылками в авоське.
— Глянь-ка, Петь, по сторонам, — говорит он мечтательно. — Утро какое замечательное, мля. Прям пирдуха!
— Точно, — киваю я, — гребись оно конем! Аж душа поет…
Идем через железнодорожные пути, заросшие борщевиком. Мимо, разгоняя дрезину рычагом, проплывает Микола. Поверх ватника у него оранжевая безрукавка, а на затылке треух с подвязанными ушами.