Семнадцатилетние
Шрифт:
— Пожалуйста!
Аня села за парту, вытащила линейку, вставочку и начала читать план. Ей понравилось поручение и приятно было, что Константин Семенович не ушел, а, подвинув стул к окну, устроился работать.
— Все разбираешь? — шепотом спросила Надя подругу.
— Разбираю. Сиди тихо. Почитай что-нибудь.
— Я химию буду учить.
Некоторое время в классе была полная тишина. Надя сидела над открытым учебником и делала вид, что занимается. Аня разлиновала лист и переписывала план, а Константин Семенович проверял сочинения восьмого класса.
— Сегодня
— А очень было страшно, Константин Семенович? — спросила Надя.
— Страшно?.. Это не то слово. До боя на душе было тревожно, а во время боя — не знаю. Что я тогда переживал? — спросил он себя и сейчас же ответил: — Много переживал, но только не страх. Там, где сильный нервный подъем, там, чаще всего, нет места для страха. Я думаю, что страх вызывается воображением, ожиданием... Вам здесь, в Ленинграде, было, вероятно, страшней...
— Ну что вы, Константин Семенович! — беспечно сказала Надя. — Мы здесь так привыкли. На обстрелы даже внимания не обращали!
— Ты не обращала внимания? — насмешливо спросила Аня.
— А что? Мы с мамой ночью даже в убежище не спускались. Она говорила, что все равно не спастись. Будь что будет! Вот когда сирена воет — жуть! Я до сих пор не могу ее слышать. До чего противно она воет, Константин Семенович! Вы не представляете. Хуже всякой бомбы.
— Ваш отец тоже погиб на войне? — спросил учитель.
— Да, — грустно ответила Надя и вздохнула. — Он в самом начале войны погиб. В ополчении.
— А на каком фронте был ваш отец? — обратился Константин Семенович к Ане.
— На Центральном. Он был в инженерно-саперной части. Я правильно говорю?
— Да. Такие части есть.
Минуты три прошли в полном молчании. Перо Ани поскрипывало спокойно, без перерывов.
— В этой войне народ перестрадал столько, что, если бы память удерживала всю остроту переживаний, жизнь, наверно бы, угасла, — прервал тишину, учитель. — Матери потеряли детей, дети отцов, жены мужей, мужья жен и детей, сестры братьев... Представьте себе, что все люди помнили бы свое горе до сегодняшнего дня так же остро, как в первый день... Вот вы потеряли отца. Вспомните, как сильно переживали вы свое горе в первый день. Я нисколько не сомневаюсь, что вы до самой смерти будете помнить об отце, но это не мешает вам сейчас учиться, не мешает радоваться, смеяться... у вас впереди большая перспектива. Жизнь берет свое и побеждает скорбь. Иначе и быть не может: это закон, который никто и никогда не изменит.
— Зачем вы мне это говорите, Константин Семенович? — с удивлением спросила Аня.
— Потому что знаю, как вы любите погибшего отце...
— Да, я очень люблю папу, — произнесла девушка и вздохнула. — Если бы вы знали, Константин Семенович, какой он был замечательный! Вы любите охоту и вообще природу? — неожиданно спросила она.
— Природу да, а охоту нет. Я люблю ловить рыбу на удочку.
— Он тоже был плохой охотник и никогда ничего не убивал, но очень любил бродить по лесу. Он мне рассказывал, что ходит по лесу и поет во весь голос... Ну и, конечно,
Заговорив об отце, Аня оживилась. На щеках появился румянец, глаза заблестели, и вся она как-то выпрямилась.
— Один раз папа принес с охоты две тетерки. Он так интересно рассказывал, как их увидел, как подкрадывался к ним... А потом мама приходит из кухни и говорит: «Какие у нас в советском лесу культурные тетерки живут. Газеты выписывают». — «Как так?» — «Да у них газеты в животе!» Оказывается, он купил их в магазине... Ну и смеялись мы, Константин Семенович!
Это воспоминание развеселило всех и внесло какую-то непринужденную, почти дружескую струю в разговор.
— Константин Семенович, а у нас, знаете, какой был случай! — весело заговорила Надя. — Тоже смешной. Я тогда еще совсем маленькой была. Мне мама рассказывала. Я даже не знаю, в каком году это было. Тогда привезли откуда-то ананасы и продавали в «Гастрономах», а мама их никогда не видела. Папа купил ананас, принес домой и ушел на собрание. А мамы дома не было. Когда она пришла и увидела ананас, то взяла и посадила его. Вы представляете? В старый горшок от цветов посадила, насыпала земли и полила. Правда, смешно?
— Забавно, — улыбаясь, сказал учитель.
Аня не слушала. Случай этот ей был известен. Нахмурив брови, она старательно переписывала план и сосредоточенно о чем-то думала, изредка поглядывая на учителя. Наконец она решилась:
— Константин Семенович, когда-то вы сказали, что ждете от нас вопросов...
— Да. Это действительно так.
— Вот я хочу задать вам такой вопрос... Что должна делать женщина после смерти любимого человека? — спросила Аня со свойственной ей прямотой.
Это был тот вопрос, которого, в той или иной форме, он ждал давно и ради которого остался сегодня и завел весь этот разговор. Однако он сделал вид, что не уловил вопроса.
— Извините, я не совсем понял. Что должна делать женщина...
— После смерти любимого человека? — повторила Аня. — Ну, предположим, он погиб на фронте...
— Как ваш отец?
— Да... Что должна делать его жена? Константин Семенович подумал, посмотрел на девушек и серьезно сказал:
— Я думаю, что ей лучше всего умереть.
— Вы шутите?
— Шучу, — с улыбкой сознался он. — Но вы спросили таким тоном, что лучшего ответа я не нашел. Были же народы, которые вместе с умершим мужчиной хоронили и его жену. Они считали, что женщина — неотделимая собственность мужа и после его смерти на земле ей нечего делать.
Надя вытаращила глаза и затаила дыхание. Она сообразила, к чему ведет учитель, но такая шутка могла Аню обидеть.
— Ну, а может она выйти замуж за другого? — спросила Аня.
— Если она очень старая, то не стоит.
— Не шутите, Константин Семенович, я серьезно спрашиваю вас.
— Так ведь мы только что говорили об этом. Если она жива, здорова и еще не старая, — жизнь свое возьмет.
— Но ведь это будет оскорблением памяти отца, то есть ее мужа!
— Почему? Она может пронести до самой смерти светлую память о нем, но если она еще молода и полюбила хорошего человека...