Семья Рубанюк
Шрифт:
— Какой еще пистолет?! Ты что, хлопец?! Эй!
— Я достану. А то вдруг зверюга какая нападет?
— И думать перестань… Откуда у тебя может быть пистолет? Ты, сынок, этими цацками не балуйся…
Кузьма Степанович встревожился не на шутку: бес его знает, что выдумал чертенок! Еще в самом деле стащит где-нибудь оружие, заварит такую кашу, что не расхлебаешь.
А Сашко, слушая его гневный голос, испытывал большое разочарование: у него с Колькой Боженко давно было припасено оружие — новенький немецкий автомат, забытый одной из проходивших через село частей. Хорошо, хоть не
…На следующее утро, когда солнце уже взошло, мать проводила его в дорогу.
Сашко видел, как соседней улицей проехали за дровами в лес солдаты и полицаи на высоких повозках. Он постоял и пошел в другую сторону.
Под плетнями, в выемках и буераках еще лежал грязный твердый снег, а по обочинам в колеях струилась талая вода, земля раскисла. Идти было трудно, и Сашко невесело думал о том, что к партизанскому лагерю он доберется только в темноте, — смеркалось рано. А вечером одному в лесу было страшно, хотя об этом он никому бы не сознался.
Миновав столб с надписью на дощечке «Заборонена зона» [26] , мальчик уверенно свернул с просеки на глухую тропу. Несколько дней назад здесь его вел батько.
Между деревьями еще громоздились сугробы, но они уже оседали, вокруг стволов образовались лунки, капли с ветвей изрешетили усыпанный хвоей наст. Дул влажный, мягкий ветер. Под ногами чавкал напитанный водой снег, смешанный с опавшими листьями. Сашко шел, прислушиваясь к лесным шорохам, к журчавшему где-то неподалеку ручейку. Взгляд его невольно задерживался то на каких-то петлистых следах, отпечатавшихся на сугробах, то на грачах, уже прилетевших и хлопочущих в верхушках кленов и дубов.
26
Заборонена зона — запрещенная зона (укр.).
Было бы интересно шагать вот так по огромному и немножко загадочному лесу, если бы не намокли сапоги и не стали зябнуть ноги.
«Пойду быстрей, еще жарко станет», — утешал себя Сашко, Километра через три тропинка исчезла, и мальчик свернул к виднеющейся за деревьями дороге. Но тут слух его вдруг различил голоса, скрип колес.
Сашко притаился за кустом орешника, уткнулся головой в мокрую листву. Голоса приближались, становились все явственней, и он прижался к земле. Среди других он различил хриплый голос Павки Сычика.
— …Было б здоровье у меня трошки получше… — донесся обрывок разговора, заглушенного стуком удалявшихся повозок.
Сашко продрог, ему очень хотелось вернуться домой. Но, вспомнив о бумажке, о возможности снова увидеть батька и веселых, добродушных партизан, которые прошлый раз наперебой кормили его горячей кашей, он поднялся, стряхнул пальтишко и пошел дальше.
Невдалеке уже виднелась развилка дорог, там надо было идти влево. Раздумывая над тем, зачем Сычик разъезжает по лесу и почему он жалуется на здоровье, Сашко прошел еще немного.
— А ну, стой-ка, пацан! — окликнули его.
Сашко вздрогнул от неожиданности и шарахнулся в сторону от дерева, из-за которого раздался голос.
На дорогу вышел, опираясь
Сашко съежился. В старике он сразу опознал лесника-объездчика. Сашко не раз видел его в селе около «сельуправы», со старостой Малынцом. Вот будет дело, если старик заберет его и поведет к старосте!
Объездчик, шурша серым брезентовым плащом, надетым поверх ватника и низко подпоясанным ремнем, приблизился и строго разглядывал мальчика. Глаза у него были черные, как у цыган, которые в позапрошлое лето стояли возле Чистой Криницы, и под его сверлящим взглядом Сашко почувствовал себя очень неважно.
— Ты чей? — спросил объездчик, сдвинув реденькие взлохмаченные брови.
— Савченковых, — соврал Сашко, мигая длинными ресницами и раздумывая над тем, как улепетнуть. И, опасаясь, что ложь его сейчас разоблачат, он поспешно добавил: — А я вас знаю. Вы дядько Филимон…
Старик смотрел на него, раздумывая:
— Савченковых? Это каких? Что-то не знаю… Ну, и куда это ты чикиляешь?
— До тетки Параски. Они мне штанцы обещали скреить… Вот…
Сашко приподнял полы пальтишка и показал брючки, все в заплатах.
Дряблое, неприветливое лицо объездчика, с реденькой бородкой, тронула усмешка.
— Так, так… А где же она, эта твоя тетка, проживает? Случаем, не на разъезде?
— Ага.
— Так, так… Кузьма Федосеевич тебе дядько… А ты говоришь «Савченковых»…
Сашко, поняв, что зарапортовался, густо покраснел и отвернулся.
— А в лес ты зачем забрался? — безжалостно допытывался объездчик. — Не знаешь, что тут заборонена зона?.. Га?..
Сашко подумал, что в его положении лучше всего заплакать, и уже собирался это сделать, но в это мгновение из-за поворота вынесся мотоцикл, за ним другой, третий, потом показался большой вездеход, полный солдат. Машины трясло и подбрасывало на ухабах; в такт толчкам штыки и каски покачивались вправо, влево.
Разбрызгивая грязь, наполняя лес оглушительным треском, мотоциклы стремительно приближались, и лесник, стиснув плечо Сашка огромной ручищей, отпихнул его в сторону.
Мотоциклы резко затормозили. Солдаты и два здоровенных парубка в полицейских шинелях были, как сразу определил Сашко, не из Чистой Криницы. Видел он их впервые. Один из немцев подозвал объездчика. Они о чем-то говорили, лесник стоял, вытянув руки, и, быстро кивая головой, что-то тихо и неразборчиво отвечал.
Сашко косился на ручные пулеметы, на автоматы, на злые, забрызганные грязью лица полицаев и солдат. Ему очень хотелось юркнуть в чащу, но ноги словно приросли к земле, и он не мог шевельнуться.
Полицай, сидевший на первой машине, тоже спросил о чем-то лесника и показал при этом на Сашка. Все повернули головы в его сторону.
— Внучонок, — ответил объездчик. — Взял на недельку, пускай поживет.
Колонна двинулась дальше. Лесник подождал, пока она скрылась, и вернулся к Сашку. Он взял его за руку и, посмеиваясь, сказал:
— Ну, пойдем поглядим, где эта твоя тетка.
Сашко попытался выдернуть руку:
— Я сам пойду… Пустите, дядько Филимон.
— Не пужайся, не съем, — сказал старик. — Я знаю, где твоя тетка живет…