Семья Рубанюк
Шрифт:
— Я не наморился, — сказал он сонно.
Спустя несколько минут Сашко сидел за столом, рядом с Игнатом Семеновичем, батьком и комиссаром. Ели печеную картошку с солью, потом кашу, сдобренную жареным салом.
Разговаривали тихо, почти шепотом, потому что у радиоприемника молодой партизан и девушка записывали сообщение Совинформбюро, медленно, слово за слово, передаваемое из Москвы.
Девушка с длинной черной косой время от времени поглядывала на Сашка, и тогда в ее больших темных
Сашко держался степенно, подражая батьку, глядевшему на него горделиво и любовно.
Его расспрашивали о селе, о том, как он добирался к лагерю.
Сашко рассказал о встрече с лесником, о солдатах и полицаях, которых он видел невдалеке от хаты объездчика.
Бутенко переглянулся с комиссаром.
— То же самое, — сказал он. — Дополнительно разведка представит данные к утру…
После ужина Остап Григорьевич увел сына в свою землянку. Все уже спали, и Остап Григорьевич тихонько уложил его рядом с собой.
Утром Сашку предстояло возвращаться домой, но батько пришел из штабной землянки с озабоченным видом и сказал:
— Придется переждать, сынок… Погуляешь денек, а там прояснится… Мать вот только наша тревожиться будет…
— Не будет, — беспечно заявил Сашко. Остаться еще на целые сутки в лагере! Это сулило мальчику столько радости, что не мог он сейчас думать о доме.
А в отряде шли спешные приготовления к серьезной боевой операции. Партизаны проверяли оружие, получали второй боекомплект патронов, гранат, готовили коней и повозки.
Сашко решил проведать Костюка и побрел к его землянке, но Алексей куда-то сильно торопился и, на ходу похлопав мальчонку по плечу, весело сказал:
— Не робей!.. Кино сегодня будем немцам показывать…
Сашко вертелся повсюду, и оттого, что все партизаны были в приподнято-радостном настроении, и ему стало весело и хорошо.
Днем девушка с черной косой разыскала его возле лошадей, которых перековывали лагерные кузнецы. Она была в стеганке, сапогах, мужских шароварах с напуском и шапке-ушанке.
— Ну-ка, партизанчик, — сказала она, — пойдем перекусим. Батьке твоему некогда… Без тебя тут управятся…
Они ели борщ из одного котелка, и Сашко узнал, что зовут ее Маринка и что у нее где-то есть десятилетний братишка. Маринка ему понравилась, и он собирался рассказать ей про своих старших братьев, про автомат, который они с Колькой спрятали за клуней, но девушка тоже куда-то торопилась, и слушать у нее не было времени.
Керимов обходил землянки, проверяя, как партизаны готовятся к предстоящей операции.
Сашко втайне мечтал о том, что и ему удастся пойти с партизанами, и он перед вечером разыскал отца.
— Тато, — шепотом сказал он, — а меня не
— Не выдумывай, — строго сказал отец.
Сашко, разобиженный и огорченный, молча побрел в землянку Остапа Григорьевича, прилег на его постель. Он неспокойно ворочался, перебирая в памяти впечатления, которыми так богат был минувший день, и придумывая, как бы задобрить батька, да так и заснул.
Разбудили его громкие голоса партизан, быстро одевавшихся и выходивших из землянки.
Остап Григорьевич с винтовкой через плечо, с полной сумкой гранат на боку прикуривал около каганца трубку. Заметив, что Сашко не спит, он подошел, наклонился и, словно большому, протянул ему руку.
— Бывай здоров, сыночек, — сказал он. — Ты еще поспи, поспи…
Сашко поспешно натянул на ноги сапоги, схватил пальтишко, шапку.
— Возьмите меня, тато, — попросил он. — Я вам буду сумку с гранатами нести.
— Эт, какой ты! — сказал Остап Григорьевич, любуясь решительным видом сынишки. — Отстанешь по такой грязюке, что мы с тобой делать будем?
— Не отстану. Возьмите.
Остап Григорьевич ласково провел рукой по голове Сашка и уже другим, озабоченным тоном сказал, задержавшись у выхода:
— Может, вернемся не рано, так Маринка тебя накормит.
…Из отряда к тридцать седьмому километру и в сторону Богодаровки отправлялись две большие группы.
После ухода отрядов Сашко побыл возле землянки, потом ему стало скучно, и он пошел разыскивать Маринку.
Девушка только что вернулась из штаба и, сидя у стола, переписывала очередную сводку.
— Ну как, — спросил Сашко, — что там по радио Москва передает?
— Двадцать семь самолетов сбили наши соколы, — ответила девушка, не отрываясь от работы. — Ложись, поспи…
Она писала и все время к чему-то прислушивалась: от волнения у нее горели щеки.
Через час Маринка надела стеганку, шапку.
— Ну, пойдем, партизанчик, — сказала она и неожиданно сердито спросила: — А ты чего не спишь?
Но когда — вышли на воздух, девушка совсем другим тоном, задумчиво и мягко, проговорила:
— Ночь-то какая хорошая!..
Где-то невдалеке слышались шаги часовых, охранявших лагерь, светились в темноте малиновые точечки цыгарок. С деревьев капало, пахло прелой листвой, хвоей…
И вдруг далеко за чащей деревьев что-то ярко вспыхнуло, багрово-красный свет словно повис на ветвях, зловеще окрасив невидимые до этого высокие облака. И тотчас же глухой взрыв докатился до лагеря, за ним — другой, чуть слабее.
Маринка порывисто сжала плечо мальчика и, глядя на зарево, то разгоравшееся, то тускневшее, взволнованно зашептала: