Семя скошенных трав
Шрифт:
Я редко бывал на Океане Втором. Я был куратором «Барракуды» и связным на Земле. Со мной работали Хтиада из Чэ на острове Сосен и Эйо из Коллу. Связными на Океане Втором были Рома, Саид и Михась. Мы работали с учёными Шеда над потрясающей совместной программой, может, самой удивительной в земной истории.
Человеческое общество в основной своей части при близком знакомстве вызывало у шедми закономерное омерзение: ну да, обезьяны, жадные, склочные и жестокие, вдобавок, по шедийским меркам, дико инфантильные, так никогда и не вырастающие из перепачканных подгузников. Но культура — иное дело, а уж нас тюлени и вовсе считали своими: учёные всегда
Это было им абсолютно внове. И уже в первый же год контакта они предоставили генетиков, биохимиков, океанологов и инженеров для совместного проекта: их биоформирование на основе генной инженерии мы предложили модернизировать с помощью нанотехнологий — и «Барракуда» стала общей.
Мы вместе изучали возможности тела разумного существа. Наноботы сделали генную трансформацию более направленной, превратили её в разновидность чистого волшебства; нам хотелось дать людям возможность нырять в воду Арктики в одних трусах, на сотню, на тысячу метров вглубь без аквалангов, на одном вдохе, а шедми — гулять в джунглях и пустыне, непостижимых и убийственных для них природных средах. Именно «Барракуда» и изучала нас всех — вперекрест, в деталях и частностях. Мы, люди — участники «Барракуды», знали о шедми значительно больше, чем наши коллеги, не имеющие допуска; шедми тоже знали больше, чем их соотечественники могли себе представить. Но расширить допуск мы не могли: и мы, и наши товарищи-тюлени занимались запрещённым делом. На Земле под категорическим запретом были эксперименты на людях с целью физической модификации тела, а на Шеде крайне не одобрялись программы, теоретически годные для манипуляций сознанием шедми.
С помощью наноботов — теоретически можно было бы манипульнуть. Запросто.
Поэтому особенно тщательно мы были закрыты от спецуры и военных.
Мы располагали замечательной программой защиты доверившихся. Шедми с нанокомпьютером, встроенным в тело, в чужом мире могли оказаться чудовищно уязвимыми. Именно поэтому мы в итоге и перенесли «Барракуду» на Океан Второй, при том что на Земле шедийским учёным было интереснее.
И вот, как раз когда синяя птица научной победы в виде феерической власти над телом разумного существа уже трепетала крылышками в руках ребят из «Барракуды», а у меня дух от перспектив захватывало и появилась мечта чуть-чуть побыть настоящим шедми во плоти — на Землю прилетел Рома Шалыгин и зашёл ко мне пообщаться. Тогда я и понял, что не был на Океане Втором слишком долго, а на Земле больше общался с шедми, чем читал новостную ленту.
— Меня с Океана убрали, — сказал Рома тогда. — Повод пустячный, но отказаться мне не дали. И непосредственное начальство в курсе.
— А остальные ребята? — спросил я. Я ещё не всё понял.
— Михася выдернули точно так же, как и меня, — сказал Рома. — А у Саида плохо с отцом… Мне так тревожно — просто спать не могу. Знаешь, кем меня заменили? Знаешь Громова? Ага, его никто не может вспомнить. По уму — он вообще профнепригоден. А у личного состава мозги забиты какой-то дикой мифологией вместо нормальной информации о тюленях, местные начальнички всё это только раскочегаривают. Мне ни одной лекции прочесть не дали, и вообще, похоже, за мной следят, Венька. Дёргают, стоит мне сказать лишнее слово с кем-нибудь из персонала. Поп ставит палки в колёса, а персонал его слушает, разиня рты… понаберут дуболомов без профильного образования…
Я с размаху грохнулся с высот научной работы на грешную землю. Оставалось только сопоставить факты. Растущее напряжение, подковёрную возню, крайне недобрый тон ВИДа и сетевой прессы… просто глаза открылись! Мы с Ромой тогда переглянулись и поняли: будет беда.
— Свяжись с Серебряным, — сказал я. — И предупреди тюленей: пусть присматривают за приматами. За всеми. Я сейчас ни за кого не поручусь, даже за себя. Начинается очень паршивое время.
Он не стал спорить. Кажется, чуял предательство, как дурной запах.
Спросил, когда уже собирался уходить:
— Вень, а тебе что-нибудь говорит фамилия Смеляков?
Я пожал плечами.
А Рома пробормотал:
— Это пилот у нас на мысе Ветров. И где-то я его видел. С другим именем… может, с другим лицом… но…
— Попробуй выяснить, — сказал я. — Но мне кажется, что мы опоздали уже.
Он рассеянно кивнул.
Я оказался прав: ничего выяснить он не успел.
Время вдруг дьявольски ускорилось, так, что его перестало хватать на самые неотложные дела. На следующий день я узнал, что Рома умер от инфаркта.
Комконовец. В сорок три. С наносистемой, поддерживающей медицинский контроль. Инфаркт.
Бабе Мане из Распердяева это расскажите.
Рому убили — и, заметая следы, не отдали тело комконовским экспертам. Кремировали мгновенно. Мы получили пепел, по которому было уже ничего не прочесть.
Рома стал первым нашим убитым в этой войне. Мы с Гудвином знали, что война начнётся, за несколько дней до её начала — и до тоски ничего не могли сделать. Когда я предупреждал Океан Второй, чувствовал себя одним из тех перебежчиков и резидентов в ещё памятном сорок первом году позапрошлого века, которые пытались что-то предотвратить, не зная, где будет нанесён удар. Что я мог сказать! «Будьте, ради Хэталь, настороже»?
Они были настороже. Не помогло.
Я успел отослать на Шед Эйо — надеялся спасти, но убил. Её лицо до сих пор приходит в снах, но я понимаю, что смерть Эйо — не моя вина. Против нас играла судьба.
Хтиада домой не полетел.
— Вэн, — сказал он, — ты же знаешь, я работаю с обитателями экстремально больших глубин. Где я возьму дома или на Океане Втором такой материал? У вас же уникальный океан! Я ещё чуть-чуть закончу…
— Сейчас не время, — сказал я. — Давай ты переждёшь шторм дома?
Он мне улыбнулся:
— Ещё пара погружений — и всё. Дома систематизирую.
То, что случилось дальше, до сих пор не укладывается в моей голове. Просто в обычный день, ближе к обеду, ко мне пришёл юный этнограф Бэрей, паж Гудвина — и его лицо с ноздрями, закрытыми намертво, напоминало серое стекло.
Он молча положил на мой стол чип с шедийской камеры слежения.
Я понял, что просматривать надо срочно и что этот чип, видимо, чья-то промашка. Включил проектор.
Бэрей перемотал запись — и мы просмотрели беззвучную драму.
Судя по таймеру, всё произошло с четверть часа назад.
Камера стояла в лаборатории Хтиады, над его рабочим столом. Он сам у стеллажа с образцами рассматривал какой-то препарат. Оглянулся. В лабораторию вошёл Витя Томилин, один из кураторов Шеда. Хтиада рассеянно улыбнулся, что-то сказал и поднял стёкла с препаратом; в этот момент Томилин вытащил пистолет и выстрелил Хтиаде в лоб.
Вся сцена уложилась в несколько секунд. Даже минуты не прошло.
Хтиада падал дольше, чем всё это случилось.