Семя скошенных трав
Шрифт:
У меня случился такой же шок, как и у Бэрея, — и так же перехватило дыхание. В голове крутилось, что существо безобиднее Хтиады надо поискать, что он гениальный океанолог, чудовищная потеря для нашей общей науки, что он — мой друг и редкий шедми, не чувствующий к людям неприязни, и как же Витька…
Я подумал, что был прав, когда велел шедми не доверять никому из людей. Среди людей — избыток предателей.
Между тем в лабораторию зашёл Лидин, тоже наш. Они с Томилиным раскрыли мешок для биологических отходов и упаковали в него тело Хтиады. Томилин вызвал магнитный кар для внутренних грузов, они вдвоём закинули
Я посмотрел на Бэрея.
— Кому сказать об этом? — спросил Бэрей потрясённо: ребёнок, на глазах у которого друзья расстреляли старшего брата. — Они должны умереть. За это они должны умереть.
— Должны, — сказал я. — Но сперва нам надо позаботиться о себе. Иначе ты, храбрый белёк, будешь следующим. И не спорь. Я уговаривал Хтиаду улететь, он не послушался. И вспомни, что надо дышать.
Бэрей не посмел спорить. Я взял его за руку и потащил к Майорову. По дороге связался с Михасем — он сказал, что «щщас будет», и с Саидом — он сказал, что его отец умер в больнице несколько часов назад, извинился и сбросил вызов, не дослушав.
Я вломился к Вадиму, ощущая происходящее, как затянувшийся кошмар.
Гудвин великолепно держал себя в руках и думал очень быстро.
— Так, — сказал он, когда погасла голограмма. — Это ведь уже второй наш резидент, да? Ох… Ладно. Венечка, ты летишь на Нги.
На миг я потерял дар речи, а вернув его, тут же возмутился.
— Сейчас?! Зачем?!
— Я тебе командировку оформлю. По твоим старым отчётам. А наши мальчики в Кши-На прикроют. Предположим, ты струсил и сбежал. Никто из тех не удивится: такие чувства им очень понятны. Я попытаюсь перекинуть тебя на Океан Второй. Хорошо бы — с Михасем и Саидом… где они, кстати?
— Михась сейчас будет, — сказал я. — Вот-вот. Что-то задержался. А у Саида отец умер только что…
— Вы, все трое — покойники, — сказал Гудвин. — Если впрямь начнётся заварушка с Шедом, если… эти всё-таки осмелятся, то вы окажетесь на Земле очень не ко двору. Вы же потенциальные предатели. Поэтому надо скоренько показать спецам, что вы безопасные. Трусы — безопасны. Ну свалили по командировкам в свои отсталые мирки…
Мой коммуникатор мигнул и пискнул. Я встал так, чтобы на голограмме отобразилось окно в сад, а не рабочий стол Вадима, и принял вызов с незнакомого номера.
Увидел ЧСмедика, пожилого мужика с усталым напряжённым лицом, а за ним — покрытие кольцевого шоссе и размазанные ветром облака.
Прежде чем я успел что-то сказать, он спросил:
— Вы родственник Михаила Игнатьевича Перерепенко? Номер вашего коммутатора был записан на его водительских правах.
Меня сперва прошил мороз, а потом кинуло в жар.
— Что с ним?
— Влетел под грузовую фуру на развязке. Мне жаль…
Он отвёл руку в сторону — и я увидел эргомоб Михася, разбитый вдребезги. Его передней части уже не существовало, от неё остались только осколки пластика и искорёженное кресло, пропитанное кровью.
Михась водил профессионально. Лучше нас всех. Он умел управляться с любым созданием разума, которое быстро ездит, он был специализированный эксперт по транспорту — и с шедийским дисколётом бы справился, не говоря уж о такой тихоходной, простой и будничной штуке, как эргомоб.
Но нельзя же было устроить здоровому тридцатилетнему парню, каждые два месяца подтверждавшему на медкомиссии пилотский допуск, сердечный приступ! И тело забрать не выйдет: Рома был одинок, у Михася — Алёна, дети…
Я скинул вызов. Мне хотелось выть.
Мы — чужие. Нам не доверяют. С нами — по закону военного времени.
Вадим дал мне отдышаться. Бэрей стоял рядом с ним, прижав его ладонь к своему лицу, — «мне плохо, Старший, мне больно!» — и Вадим гладил его по голове.
Я разлепил губы:
— Гудвин, до Саида надо добраться раньше спецов. Давай убьём его сами, а?
Бэрей поднял голову, взглянул потрясённо. У Вадима приоткрылся рот:
— Веня, ты спятил?
Я мотнул головой.
— Мы работали с «Барракудой», — сказал я. — У нас есть страховочное мясо, клонированные наборы запчастей на крайний случай. И я организую труп Саида этим гадам.
И Гудвин печально улыбнулся:
— Да, золотко, узнаЮ: ты — мой студент.
Получилось так, что Саид вдохнул закиси азота, когда узнал, что на Океане Втором началась война. Нас смущали только ладони клона: даже при идеальном клонировании отпечатки пальцев выдают подделку. В итоге мы их сожгли: изобразили, что «Саид» умирая, упёрся ладонями во включенный обогреватель, случайно вывернув подачу тепла на максимум. Коль спецы вели себя с нами, как чужие, мы и инсценировку устроили, как для чужих: аккуратно и точно, не подкопаешься.
Так вышла небольшая фора, которая позволила нам кое-как собраться.
Саид невесело шутил, что с веселящим газом, в сущности, была неплохая идея: его отец умер, Рашида с младшим сыном остались на Океане Втором, и никто не знал, живы ли они, старший сын работал на Шеде, дочь с мужем — на Океане Третьем, и с ними тоже не выходило связаться. Из депрессии Саида тянуло только чувство долга.
Чтобы провести его в Космопорт, нам пришлось изрядно повозиться — но контроль обмануть проще, чем спецов. Живого мертвеца тут никто не ждал — хватило обычного биопластового грима и линз, имитирующих чужую сетчатку глаза. Так мы вытащили и остальных наших, которые работали на территории Федерации, и даже успели выдернуть кое-кого, кто работал на океанских станциях — прихватив на всякий случай и штатников, которые попали бы под тот же пресс, потому что слишком много знали. Мы надеялись так же вытащить и уцелевших шедми, но при всём мастерстве наших гримёров превратить ребят в людей не удалось: на контроле сработали бы термодатчики, а нагреть шедми до нашей температуры означало — убить.
Мы решили, что их попробует прикрыть Вадим. А у меня до отлёта оставалось только два дела.
Я поговорил с Алесем. Алесь до войны работал на армию, — у него было несколько переводов, заказанных спецами, — и я надеялся, что ему можно поручить мою уцелевшую этнографическую группу. Потом выяснилось, что я оказался прав.
А перед самым отлётом я назначил встречу Вите Томилину — и поставил на запись собственную камеру слежения, которая испокон веку вживляется в глаз всем, работающим с чужим разумом вне Земли.