Семья Тибо, том 2
Шрифт:
Заходил Гуаран. Нет, думаю, что конец войны не так уж близок. Создать германскую республику и вновь поставить прочно на ноги русского глиняного колосса – на это потребуются долгие месяцы, а может быть, и годы. И чем больше у нас будет побед, тем меньше мы будем склонны к искреннему примирению, без которого невозможен прочный мир.
Гуаран. Бесполезный и досадный спор о прогрессе. Он сказал: "Итак, значит, вы не верите в прогресс?"
Верю, верю, как же! Но что в том? Тысячелетия пройдут, пока оправдаются наши надежды на человека…
21-е.
Завтракал со всеми внизу.
Любен, Фабель, Реймон – при всем различии взглядов, все в равной мере узкие сектанты. (Вуазене сказал про майора: "Ни за что не поверю, что у него есть мозг. Разве только спинной".)
Жан-Полю.
Нет истины, кроме преходящей.
(Помню еще те времена, когда все верили, что антисептика важнее всего. "Убить микроба". А потом поняли, что вместе с микробом часто убивают живые клетки.)
Идти осторожно, ощупью. Ничего не утверждать окончательно. В конце всякого пути, если стать на него без оглядки, – тупик. (Примеров сколько угодно, хотя бы из области медицины. Я сам видел, как выдающиеся ученые, равные по силе, одинаковой прозорливости, страстные искатели истины, приходили в результате изучения одних и тех же явлений, производя совершенно те же клинические наблюдения, к совершенно различным, даже диаметрально противоположным выводам.)
С молодых лет освободиться от склонности к безоговорочным суждениям.
22-е.
Такие мучительные боли в боку, что, когда я примощусь хоть как-нибудь, боюсь шелохнуться. Бардо уверял, что мазь из этилового парааминобензола делает чудеса. Никак не действует.
Они сами уже не знают, где мне делать теперь прижигания. Живого места не осталось.
25-е.
Со вчерашнего дня снова резко скачет температура.
Все-таки пытался сойти вниз. Но не смог, пришлось вернуться к себе и лечь, – так задохнулся на лестнице.
Эта палата, эти розовые стены… Закрываю глаза, чтобы больше ничего не видеть.
Думаю о предвоенном времени, о моей тогдашней жизни, о моей юности. Истинным источником моей силы было потаенное ненасытное доверие к будущему. Больше, чем доверие, – уверенность. А сейчас там, откуда шел ко мне свет, беспросветный мрак. Это пытка, не прекращающаяся ни на минуту.
Тошнота. Бардо задержался внизу, принимал троих больных. Ко мне сегодня после обеда дважды заходил Мазе. Не могу выносить его угрюмого вида, его физиономии старого колониального вояки. Провонял, по обыкновению, всю комнату потом. Чуть меня не вырвало.
Четверг, 26 сентября.
Плохая ночь. Аускультация показала новые очаги субкрепитирующих хрипов.
Вечер.
После укола несколько легче. Надолго ли?
Заходил на минутку Гуаран, утомил меня. Франко-американское наступление. Наступление англобельгийское. Немцы отступают повсюду. Успехи союзников также и на балканском фронте. Болгария просит перемирия. Гуаран говорит: "Мир с Болгарией – это начало конца: это как у беременной женщины перед родами отходят воды!.."
В Германии начинает пахнуть порохом. Социалисты выставили ряд конкретных условий, на которых они согласны войти в правительство… В стране всеобщее недовольство, оно сквозит даже в намеках канцлера, – смотри его последнюю речь.
Боюсь верить. Слишком хорошо. Но события разворачиваются так стремительно, что становится просто страшно. Турция раздавлена. Болгария и Австрия накануне капитуляции. Повсюду победа. Какие бездны сулит нам заключение мира? Головокружительно! Созрела ли наша Европа для настоящего мира?
В "Гранд-отеле" в Грассе один американец побился об заклад на тысячу долларов против одного луидора, что война будет закончена к рождеству.
Счастливы те, кто будет праздновать это рождество.
27-е.
Слабость увеличивается. Удушье. С понедельника полная афония Бардо приводил ко мне Сегра. Осматривали меня целый час. Сегр держится проще, чем обычно Встревожен.
Вечер.
Анализ мокроты: пневмококки, но преимущественно стрептококки, с каждым разом их все больше и больше, несмотря на специфическую сыворотку. Характерная токсикоинфекция.
Завтра утром рентген.
28-е.
Явные симптомы общего заражения. Бардо и Мазе заходят по нескольку раз в день. После просвечивания Бардо решил сделать пробную пункцию.
Чего он опасается? Абсцесса в паренхиме?
ОКТЯБРЬ
6 октября.
Целых восемь дней.
Еще слишком слаб, чтобы писать. Клонит ко сну. Снова – дневник все-таки какая-то радость… И даже палата радость. И мои girls тоже.
Значит, выкрутился и на этот раз?
7 октября.
Всю неделю не прикасался к дневнику. Силы мало-помалу восстанавливаются. Температура окончательно упала. По утрам нормальная, вечерами 37,9-38.
Все уже думали, что мне крышка. А оказалось – нет.
В понедельник, 30-го, меня перевезли в клинику в Грасс. Вечером меня оперировал Микаль. Сегр и Бардо ассистировали. Большой абсцесс в правом легком. К счастью, хорошо ограниченный. На пятый день уже смог вернуться в Мускье.
Почему я не покончил с собой 29-го, после пункции? Просто в голову не пришло. (Именно так!)
Вторник, 8 октября.
Слабость меньше. Удивительно, я нисколько не сожалею о том, что меня спасли, нисколько: я малодушию обрадовался новой отсрочке.
Так как я несколько дней не читал газет, мне трудно сейчас разобраться в происходящем. Ничего не знал об отставке немецкого кабинета. Там, очевидно, произошли довольно важные события. Швейцарская пресса утверждает, что назначение принца Макса Баденского канцлером [136] объясняется желанием немцев начать мирные переговоры.
136
…назначение принца Макса Баденского канцлером… – Принц Макс Баденский был назначен рейхсканцлером Германии 3 октября 1918 г.; 9 ноября он принудил кайзера Вильгельма подписать отречение от престола.
9 октября.
Хвастаться, в сущности, нечем. Ни на минуту не соблазнила мысль о самоубийстве. Только возвратившись в свою палату, вспомнил. В промежуток времени между диагнозом и операцией думал только об одном: "Скорей бы операция. Больше шансов на успех".
Еще унизительнее другое: все время, пока я был в Грассе, я не переставал жалеть, что забыл в Мускье янтарное ожерелье. Я решил было даже, как только вернусь в Мускье, передать его Бардо, взяв с него обещание… положить ожерелье со мной в гроб!