Семья Тибо, том 2
Шрифт:
– По-видимому, у этого Мюллера нет никаких определенных полномочий, сказал Жюмлен. – Он не привез никакого конкретного предложения.
– Тогда зачем же он приехал?
– Исключительно с целью получить информацию.
– Информацию? – вскричал Жак. – В такой момент, когда, по всей вероятности, уже поздно даже и действовать!
Жюмлен пожал плечами.
– Действовать… Чудак!.. Неужели ты думаешь, что можно еще принимать какие-то решения, когда обстановка меняется с каждым часом? Известно тебе, что Германия тоже объявила всеобщую мобилизацию? Это произошло в пять часов, вскоре после нас. И говорят,
– Я хочу знать одно, – нетерпеливо сказал Жак. – Для чего приехал этот Мюллер, – для того, чтобы объединить французский пролетариат с германским? Чтобы организовать, наконец, забастовку в обеих странах? Да или нет?
– Забастовку? Разумеется, нет, – ответил Жюмлен. – По-моему, он приехал просто для того, чтобы узнать, будет или не будет французская партия голосовать за военные кредиты, которых правительство, вероятно, потребует от палат в понедельник. Вот и все.
– И это было бы уже кое-что, – сказал Рабб, – если бы хоть в данном определенном пункте социалистические депутаты Франции и Германии решили придерживаться одинаковой политики.
– Ну, это еще неизвестно, – загадочно уронил Жюмлен.
Жак нетерпеливо топтался на месте.
– Единственное, что можно сказать, – продолжал Жюмлен убежденным тоном, – и что, кажется, на все лады повторяли Мюллеру лидеры нашей партии, это что Франция сделала все возможное, чтобы избежать войны… до последней минуты! Вплоть до согласия оттянуть свои войска прикрытия!.. По крайней мере, у нас, французских социалистов, совесть чиста! И мы имеем полное право считать Германию нападающей стороной!
Жак смотрел на него, ошеломленный.
– Другими словами, – отрезал он, – французские социалистические депутаты собираются голосовать за кредиты?
– Во всяком случае, они не могут голосовать против них.
– Что значит – не могут?
– Самое вероятное – что они воздержатся при голосовании, – сказал Рабб.
– Ах! – вскричал Жак. – Если бы Жорес был с нами!
– Ба!.. Я думаю, что при настоящем положении вещей сам Патрон не решился бы голосовать против.
– Но ведь Жорес сотни раз доказывал, насколько нелепо разделение стран на страну нападающую и страну, подвергшуюся нападению! – вскричал Жак в бешенстве. – Это только предлог для бесконечных препирательств! Вы все, кажется, забыли об истинных причинах той переделки, в которую мы попали, – о капитализме, об империалистической политике правительств! В какие бы формы ни облекались первые проявления вражды, международный социализм должен восстать против войны, против всякой войны! Если же нет…
Рабб вяло согласился с ним:
– В принципе, конечно… И, кажется, Мюллер действительно сказал что-то в этом духе…
– И что же?
Рабб устало махнул рукой.
– Этим дело и кончилось. И, взявшись под ручку, они пошли обедать.
– Нет, – возразил Жюмлен. – Ты забыл сказать, что Мюллер выразил желание позвонить по телефону в Берлин, чтобы посоветоваться с лидерами своей партии.
– Ах, так? – произнес Жак, хотевший лишь одного – снова обрести надежду.
Он круто повернулся, сделал несколько шагов, но возвратился и опять остановился перед Жюмленом, и Раббом.
– Знаете, что думаю об этом я? Этот Мюллер приехал попросту для того, чтобы прощупать подлинный
Пока он говорил, изнемогавшая от усталости Женни не отрывала от него глаз. Голос Жака обволакивал ее, словно знакомая и ласкающая музыка. Казалось, что она внимательно следит за его словами, но в действительности она была слишком утомлена, чтобы слушать. Она жадно рассматривала лицо Жака, рот на этом лице, и ее взгляд, устремленный на эти изогнутые губы, линия которых то выпрямлялась, то сокращалась, словно какое-то изумительное живое существо, доставлял ей физическое ощущение близости. Вспоминая ночь, проведенную в его объятиях, она замирала от ожидания. "Уйдем, – думала она. – Чего он ждет? Скорее… Пойдем домой… Какое нам дело до всего остального?"
Кадье, перебегавший от группы к группе и сыпавший новостями, подошел к ним.
– Мы только что обратились в министерство внутренних дел с просьбой дать Мюллеру возможность переговорить по телефону с Берлином. Безуспешно: сообщение прервано. Слишком поздно! И тут и там осадное положение…
– Это было, пожалуй, последним шансом, – прошептал Жак, наклоняясь к Женни.
Кадье услышал его и насмешливо спросил:
– Шансом на что?
– На выступление пролетариата! Международное выступление!
Кадье странно улыбнулся.
– Международное? – повторил он. – Но, дорогой мой, будем реалистами: начиная с сегодняшнего дня международна не борьба за мир, международна война!
Что это было – выпад отчаяния? Он пожал плечами и скрылся во мраке.
– Он прав, – проворчал Жюмлен. – До ужаса прав. Война налицо. Сегодня вечером – добровольно или нет – мы, социалисты, так же как все французы, находимся в состоянии войны… Наша международная деятельность… да, мы еще вернемся к ней, мы возобновим ее, но потом. На сегодняшний день пора пацифизма миновала.
– И это говоришь ты, Жюмлен? – вскричал Жак.
– Да! Появился новый фактор: война налицо. Для меня этот фактор изменил все. И наша роль – роль социалистов – представляется мне вполне ясной: мы не должны тормозить деятельность правительства!
Жак посмотрел на него в оцепенении.
– Значит, ты соглашаешься быть солдатом?
– Разумеется. Заявляю тебе, что во вторник гражданин Жюмлен станет самым обыкновенным рядовым второго разряда двести тридцать девятого запасного полка в Руане!