Семья Зитаров. Том 1
Шрифт:
Сейчас они уже с вещами явились на пароход представляться капитану. Матросы помогли внести чемоданы, а долговязая Смерть, бросив оценивающий взгляд на приезжих, пошел доложить капитану.
— Господин капитан просил немного обождать, — сообщил стюард, вернувшись на палубу. — Не желаете ли позавтракать?
— Благодарю, — ответил Волдис. — Мы завтракали на берегу. Скажите матросам, чтобы внесли наши вещи в каюты.
— Матросы стоят у лебедок, а боцман смешивает краски, — пояснил стюард. Кожа у его глаз собралась в многочисленные мелкие морщинки, он улыбался.
Волдис сделал вид, что не заметил улыбки, и вежливо продолжал:
— Тогда снесите сами.
— Я должен выдать коку продукты для обеда, — заартачился Кампе.
Волдис, взглянув на карманные часы, показал их стюарду и спокойно, но твердо произнес:
— До обеда осталось еще три часа. Кок только что начал чистить картофель. Вот это мой чемодан, поставьте его в каюту первого штурмана, а тот отнесите в помещение второго штурмана.
И, по-видимому, считая вопрос решенным, Волдис повернулся спиной к стюарду и закурил папиросу.
— Вредный фрукт… — сказал он Ингусу, кивнув головой в сторону уходящего стюарда. — Терпеть не могу этих котов из капитанского салона. Подхалимы, интриганы и первоклассные воры. Постоянно общаясь с капитаном, начинают черт знает что воображать, считают себя чуть ли не вторым капитаном на судне. Но этого типа я проучу!
Почти то же самое думал и Кампе, неся чемодан Волдиса в каюту. «Скоро ты, голубчик, запоешь по-другому. Лучше со мной не связывайся. Самого Белдава выдрессировал, приручу и тебя. Второй-то, кажется, человек порядочный…»
Когда на палубе появился капитан и молодые штурманы его приветствовали, внимание капитана привлекли папиросы в руках штурманов. Не было, конечно, ничего предосудительного в том, что офицеры курят на палубе, у дверей салона, но сегодня огонек горящей папироски неприятно кольнул Белдава в самое сердце. Правда, «Пинега» — не военный корабль, но дисциплина должна быть и на торговом пароходе, и этим молодцам не мешало бы понять, что не годится курить папиросы на приеме у начальника. «Я их проучу…» — подумал Белдав, затем, откашлявшись и небрежно ответив на приветствие штурманов, спросил:
— Новые штурманы?
— Да, господин капитан, — ответил Волдис, протягивая выданное конторой предписание.
Белдав вскользь бросил взгляд на бумагу, внимательно посмотрел на обоих юношей и, протянув им руку, назвал себя.
— Сколько вам лет? — поинтересовался он.
— Двадцать четыре… — отозвался Волдис.
— А вам? — Белдав искоса посмотрел на Ингуса.
— Двадцать два, — негромко произнес тот, неизвестно почему покраснев.
— В плавании бывали? — продолжал капитан.
Волдис, подмигнув Ингусу, стал перечислять суда, на которых плавал, и в каких должностях. То же самое сделал Ингус, которого эта процедура начинала оскорблять. Чего этому старику нужно: экзаменует, как школьников. Интересно, как бы он почувствовал себя на паруснике во время шторма.
— Ну хорошо, устраивайтесь, — сказал Белдав. — После обеда приступите к исполнению обязанностей. Время — деньги, господа, а на пароходе — больше чем где бы то ни было. Я люблю порядок во всем и требую от подчиненных, чтобы они выполняли свои обязанности так же аккуратно, как я.
Откашлявшись, он ушел обратно в салон. Молодые штурманы, улыбаясь, переглянулись.
— Ишь, старый хрыч, — заметил Волдис.
— Следовало бы его проучить, — прибавил Ингус. — Сам, верно, не сумеет в море местонахождение корабля определить, а спрашивает, сколько мне лет.
Это было необычное начало. Старые и молодые, те, кто раньше находился на «Пинеге», и вновь пришедшие, — все готовились проверять друг друга, проучить, отучить от старых привычек, привить новые.
2
До обеда штурманы устроились в своих каютах. Каюта Волдиса находилась рядом с салоном капитана. Помещение Ингуса оказалось по соседству с кают-компанией. Юнга вымыл пол и вытер мокрым полотенцем края койки. Недавно окрашенные стены были еще совсем чистыми. На одной из них, в углу за небольшим шкафом, виднелась свежая заплата — здесь таможенные чиновники обнаружили тайник с контрабандой. Стюард принес свежий матрац, юнга поставил новое стекло на лампу и налил в графин воды, остальное Ингус убрал сам. Что тут особенно приводить в порядок в таком тесном помещении: постелить скатерть на столик, повесить в шкаф одежду, сложить в ящики белье и документы, расставить на маленьком письменном столе и развесить по стенам несколько фотографий. Но именно расстановка этих мелочей по своему вкусу и есть одно из условий, создающих уют в одинокой жизни моряка. Вдали от родины, среди чужих людей, в чужой обстановке, человек тоскует по маленькому домашнему уголку. Он не хочет чувствовать себя, как на большой дороге или в гостинице.
Люди на суше, связанные совместной работой, никогда так не привязываются друг к другу, как на море. Все чувства, как хорошие, так и дурные, проявляются здесь более ярко и сильно.
У Ингуса от первых дней пребывания на «Пинеге» остались не совсем приятные впечатления. Ему казалось, что никогда между ним и здешними людьми не установится настоящей дружбы и теплоты. Капитан Белдав был моряком старшего поколения и гордился своим многолетним опытом, ревниво относясь к теоретическому превосходству молодых штурманов. Он любил выпить больше того, что мог безнаказанно вынести его организм, во хмелю был своенравен и груб, в похмелье — несправедлив ко всему на свете: кричал на матросов, обзывал нецензурными словами штурманов и забывал элементарные приличия. И все же бывают люди похуже его. Выругав человека, он потом приглашал его в салон и угощал водкой. Матросам Белдав нравился.
Первый механик Дембовский был заносчивый и мелочный человек. Кочегары знали все его слабые стороны и умело использовали их. Он любил военный порядок, так как в молодые годы служил на военном флоте. При разговорах с Дембовским кочегары старались держаться по-военному и употреблять военные обороты речи. Он всегда носил мундир с нашивками, причем галуны нашивал очень широкие. Из офицеров механик признавал равным себе только капитана судна и по старой привычке обедал в салоне вместе с Белдавом. Прежде с ними обедал и первый штурман, но теперь об этом не могло быть и речи — Волдис Гандрис был слишком молод, чтобы ему оказывать такую честь. Да он к ней и не стремился: сидеть за столом в обществе двух страдающих самомнением стариков, каждым словом дающих понять свое превосходство, было менее интересно, чем провести обеденное время среди людей, где юмор и жизнерадостность Волдиса не ограничивали никакие этикеты.