Семья Зитаров. Том 1

Лацис Вилис Тенисович

Поздно вечером поезд тронулся. Несколько сот латышей направлялось на восток, навстречу чужбине. Они ехали в богатый край, где в горах лежат драгоценные золотые крупинки, где в густых зарослях тайги шумят кедры и со снежных горных вершин сбегают великие северные реки. В богатые степи и девственные леса двинулся изгнанный народ. Но не слышалось песен, не звучал здесь смех. Мрачен был взгляд обездоленных людей в этот дождливый осенний вечер.

Часть третья

В далёких морях

Глава первая

1

—

Семен Андреич, молодые штурманы прибыли! — стюард Кампе просунул голову в салон капитана. Это был длинный, худощавый человек. Спина его, то ли от частых поклонов, то ли по другой причине, стала дугообразной. Поднятые кверху уголки широкого рта открывали с каждой стороны по желтому клыку. Тонкие ноздри красноватого цвета всегда почему-то были влажными. Матросы одного из судов прозвали Кампе «Долговязой Смертью», и теперь это прозвище следовало за ним повсюду, можно сказать, по всему свету, ибо Кампе в своих морских походах побывал во всех пяти частях света. Нельзя сказать, чтобы внешность его была привлекательной, но лучшего заведующего хозяйством не мог желать ни один капитан, поэтому все мирились с его видом. На «Пинеге» он служил уже второй год.

Принимая Кампе на работу, капитан Белдав с удивлением покачал головой: такого сухощавого стюарда ему приходилось видеть впервые. Возможно, парень долго болтался без работы и отощал на скудных бичманских харчах. Но когда спустя полгода оказалось, что и хорошее питание не прибавило ни грамма в весе Кампе, Белдав задал ему вопрос:

— Что с тобой? Ешь ты за двоих, в твоем распоряжении и жареное, и вареное, работа не тяжелая — куда у тебя все девается?

— Ничего мне впрок нейдет, Семен Андреич, — Кампе сам был удручен своей худобой. — Знаете ли, существует два сорта поваров — толстые и тощие. Первые, как только нюхнут кухонного запаху, сразу начинают полнеть, а вторые, чем ни корми, все равно заморышами остаются. Я, должно быть, из второго сорта.

— Ты бездонная бочка.

— Так точно, бездонная бочка, Семен Андреич…

— Это плохо. Позор мне и всему пароходству.

— Так точно, позор.

Из подобных разговоров можно было сделать вывод, что стюард боится капитана. Он казался бесконечно покорным, никогда не защищался и не оспаривал приказаний начальника. Но это была лишь видимость. На самом деле этот кащей властвовал над капитаном и всегда все делал по-своему, несмотря на кажущуюся свою покорность и упрямый характер Белдава. Как достигал он этого, для всех оставалось тайной, но власть Долговязой Смерти ощущали на себе все, начиная с командира судна и кончая самым молодым юнгой. Даже старший механик, мрачный, упрямый, как козел, одессит Иванов, перед которым дрожала вся команда кочегаров (пока те не успели его раскусить), и тот уступал дорогу стюарду и разговаривал с ним самым приветливым тоном.

— Семен Андреич, штурманы приехали, — повторил Кампе, и его тощая фигура проскользнула в салон.

Капитан Белдав, плотный мужчина среднего роста, сидел за столом спиной к двери и просматривал служебную переписку.

— Приехали наконец? — отозвался он. — Давно пора. Я тут один бьюсь как рыба об лед.

— Так точно, как рыба об лед, Семен Андреич.

— Придержи язык, что ты понимаешь? — проворчал Белдав, задумчиво поглаживая бородку. — Какие они на вид?

— Молоденькие, Семен Андреич, — улыбнулся стюард. — Один-то еще ничего, а второй, видно, только что из училища. Оба латыши.

— Это ничего, что молодые. Мы их научим.

— Хе-хе-хе, точно так, Семен Андреич, мы их научим.

— Не ты, а я! — колко возразил Белдав. — И чего ты радуешься? Ты-то тут при чем?

— Хе-хе-хе, Семен Андреич, у нас, так сказать, на «Пинеге», теперь настоящее вавилонское столпотворение будет. Русские, латыши, эстонцы, поляки, финны. Всякая народность. Интересная, так сказать, обстановочка получится.

— Так сказать — убирайся! — приказал Белдав стюарду. — Распорядись, чтобы юнга убрал в штурманских каютах, а ты, так сказать, приготовь им завтрак — парни, наверно, проголодались. Я не люблю, когда на «Пинеге» кто-нибудь жалуется на голод.

Кампе, сунув под мышку полотенце, вышел, словно легавая, покачиваясь на длинных ногах и нагнув вперед голову.

Белдав отодвинул бумаги и, надев форменную капитанскую фуражку, посмотрелся в зеркало па камине. Вид был достаточно внушительный. Немного строже глаза, резче голос, больше самоуверенности в походке — и первое впечатление будет таким, каким оно должно быть, когда командир парохода впервые принимает своих подчиненных. Никакой фамильярности и шуток, никаких «Семен Андреич»! Господин капитан — только так будут впредь называть его молодые штурманы. И пусть не вздумают спекулировать на чувстве землячества.

Подкрутив кверху кончики усов, Белдав вышел на палубу. Молодые штурманы, для которых готовился этот официальный прием, стояли у трапа капитанского мостика и с видом знатоков осматривали пароход. «Пинегу» — пароход вместимостью в шесть тысяч тонн — построили в Англии в 1900 году, следовательно, это было еще не старое судно. Типичной для него была длинная, слегка наклоненная назад труба.

— Труден этот пароход для погрузки, — рассуждал Волдис Гандрис. — Стрелы не ходят, каждый пакет груза придется тащить от борта до люка.

— Нам тащить не придется, — возразил Ингус Зитар.

— Но мы отвечаем за разбитый груз. Надоест ругаться с портовыми рабочими и слушать упреки капитана. Ну, что ж, ничего не поделаешь, придется мириться с тем, что есть.

Ингус впервые поступил на такой большой пароход. Просторные палубы «Пинеги» и глубокие грузовые трюмы с междупалубными помещениями, высокий командный мостик и удобная шлюпочная палуба со спасательными шлюпками и вентиляторами машинного отделения открывали перед ним новое поле деятельности, которое было неизмеримо шире и солиднее всего того, что ему приходилось видеть прежде. Везде машины, техника, удобства, большие масштабы. Человек выглядел на фоне этой техники маленьким и незаметным. Но именно здесь-то и чувствовалось все величие его духовных сил, именно ему, человеку, повиновалось это громадное сооружение. От металлического корпуса веяло холодной мощью. Здесь не радовала глаз свежая белизна парусов, и даже прохладный морской воздух казался не таким ароматным, как на паруснике. Возможно, конечно, все это только казалось. Ведь первые мечты Ингуса о море связывались с другим миром моряков, постепенно уходящим в прошлое. Он чувствовал здесь себя чужаком, несмотря на то, что два лета плавал на пароходах. Его взгляд равнодушно скользил по палубам, лебедкам и мачтам. Грохот подъемных кранов, визг блоков неприятно резали слух, и Ингус невольно окинул взглядом порт: не покажутся ли знакомые очертания парусников?

Волдис Гандрис чувствовал себя как дома. Старая морская романтика давно выветрилась из его головы. Живой, энергичный практик — именно такой человек нужен на подобного рода «ржавых посудинах». Они прибыли в Архангельск неделю назад, после веселого и полного разнообразных приключений путешествия. И неизвестно, как бы Ингус устроился, не будь у него такого друга. За несколько дней Волдис буквально перевернул весь порт, обшарил конторы, собрал все сведения, какие только можно было собрать. И как только первый штурман «Пинеги» перешел капитаном на другой пароход, а второго штурмана за провоз контрабанды уволили, Волдис вместе с товарищем предложил пароходству свои услуги. В приеме их на работу большую роль сыграла золотая медаль, полученная Волдисом при окончании мореходного училища. Даже не согласовав вопроса с капитаном Белдавом, контора приняла обоих на службу и назначила Волдиса первым, а Ингуса — вторым штурманом на «Пинегу».