Семья Зитаров. Том 1
Шрифт:
— Нечего беречь баронское имущество! — говорили они, растаскивая полные мешки сочных плодов. Они не скупились и щедрой рукой угощали батраков, у которых не хватало смелости пойти в погреб. Только Эрнест не отставал от них и притащил домой изрядный мешок яблок. Мать с отцом принялись бранить его, но он отнесся к этому спокойно: баронское имущество нечего жалеть.
4
За месяц, прожитый в чужом имении, старый Зитар пришел к убеждению, что дальше так жить невозможно. Он, привыкший не только выполнять все тяжелые крестьянские работы, но и быть хозяином в доме, водить суда и распоряжаться всем по своему усмотрению, в роли батрака-поденщика чувствовал себя, как птица, у которой связаны крылья. Молодым было легче привыкать к новой обстановке — хребет капитана слишком затвердел для того, чтобы гнуться по чужой указке. Но больше всего ему не хватало моря. Прежняя тоска, как неизлечимая болезнь, все больше охватывала душу старого моряка, ему недоставало соленого дыхания морских просторов, рокота волн и далекого горизонта — открытой двери в мир.
Зитар заговорил о дальней поездке — в Архангельск, Одессу, Владивосток… Это очень далеко. Но разве не бывал он в самых отдаленных уголках света и разве не находил каждый раз дорогу домой? Ведь это же не навсегда, только до окончания войны. Потом можно будет опять возвратиться на родину. Каждый день следовало ожидать нового наступления немцев, а жизнь под их игом Зитары рассматривали как величайшее унижение.
Важным обстоятельством, натолкнувшим их на мысль об отъезде, была весть, принесенная Зитарам одним из их дальних соседей — Ремесисом, уехавшим из дому в тот момент, когда немцы уже вступили на прибрежную полосу. Он будто бы своими глазами видел, как кавалеристы подожгли строения усадьбы Зитаров, и она сгорела дотла. Если это действительно так, значит, Зитары остались без родного крова и им незачем торопиться назад.
Почти каждый день какая-нибудь семья беженцев уезжала в Россию. Оставшихся пугал призрак голода, который с каждым днем становился все ощутимее. Надвигающаяся зима представлялась всем грозной и безрадостной. А солдаты-сибиряки рассказывали о своей богатой родине заманчивые вещи: там хлеба столько, что некуда девать. Плодородная степь ждет не дождется новых пахарей, земли можно получить по пятнадцать десятин на каждого мужчину, и за это ничего не надо платить. Рыбы в реках столько, что летом крестьяне собак не кормят, они сами могут наловить рыбы. А для охотников в сибирских лесах настоящий рай: лисы, куницы, белки, рыси, медведи кишмя кишат, не говоря уже о зайцах и всякой дичи. Дешевизна там такая, что можно хозяйствовать с самыми пустячными деньгами.
Каждый вечер в комнате Зитаров подолгу судили и рядили. Сначала вся семья ополчилась на капитана, но его это не смутило. Терпеливо, приводя все новые доводы, он не только убедил свою семью, но даже и соблазнил ее ожидаемыми на чужбине благами. Романтическая даль — Владивосток на берегу Тихого океана, — возможность легко добыть пищу, богатая и красивая природа — о чем еще может мечтать изгнанник?
Янку окрыляли мечты о Владивостокском мореходном училище, куда он непременно поступит, как только приедет. Летом можно проходить практику на судах, ходить на Камчатку, в Японию, Китай. Эрнеста привлекали богатые золотом сибирские горы и реки: он обязательно уйдет на золотые прииски и через несколько лет вернется на родину богачом.
Всем этим рассуждениям и фантазиям положил конец Карл Зитар: однажды вечером он совершенно неожиданно появился в имении и разыскал родных. Серая офицерская шинель его была без погон, левая рука на перевязи.
— Сынок, милый, да ты никак опять ранен! — запричитала мать. — Совсем себя не бережешь.
— Пуля не спрашивает, сколько у тебя ранений, — ответил, улыбаясь, Карл.
— Ты уже не носишь погоны, — отметил отец. — Разве и тебя… забаллотировали?
— Пока нет.
Когда улеглось первое волнение, вызванное встречей, Карл объяснил, как он здесь очутился.
— Ничего не было бы удивительного, если бы стрелки и меня забаллотировали и выгнали из полка… вместе с кучей бесчестных офицеров. При отступлении из-под Риги с нашим полком случилась загадочная история, которая довела и без того озлобленных стрелков до состояния безумной ярости. Командир полка был ранен и в тот момент находился в полевом госпитале, его замещал некий капитан. То ли умышленно, то ли из-за неумелого командования — вероятнее всего последнее — наш полк заблудился в видземских лесах и едва не попал в плен к немцам. Когда стрелки стали намекать на предательство командования, капитан вдруг точно в воду канул, оставив полк на произвол судьбы. А тем временем немецкие войска окружили полк с трех сторон. Весть об этом дошла до старого полковника. Покинув госпиталь, он вместе с каким-то крестьянином на мужицкой подводе примчался в полк. Крестьянин был хорошо знаком с местностью и по лесным тропинкам вывел полк в безопасное место. Ничего плохого не случилось, но с того момента пропасть между стрелками и офицерами стала еще глубже. Кандидатуру каждого офицера ставили на голосование. Тех, кого сочли враждебными революции, немедленно арестовали. Половину забаллотировали и отставили от командных должностей. Меня это не коснулось, я еще две недели после этого командовал своим батальоном на участке фронта между берегом Рижского залива и Цесисом. Там меня и ранило в третий раз. Ранение оказалось не тяжелым и не опасным, но я потерял много крови. Врачебная комиссия предоставила мне трехмесячный отпуск. Когда этот срок пройдет, мне надо явиться на комиссию. А сейчас я могу делать, что хочу, и ехать хоть на Камчатку.
— А погоны? — не удержалась Эльза.
— Я сам их снял. Многие это теперь делают.
— А как ты нас нашел? — поинтересовался Янка.
— У одного командира отделения из моего батальона в этом имении живут родители. Отец приехал навестить сына — тут ведь не бог весть какое расстояние, всего тридцать километров. Он упомянул о каких-то Зитарах с побережья, приехавших сюда в начале сентября. Я сразу решил, что это вы.
Вечером вся семья долго совещалась. Все хотели знать мнение Карла: оставаться ли здесь на зимовку или эвакуироваться в глубь России? Карл высказался за отъезд.
— Конечная цель немецкой армии ни в коем случае не Лимбажи или Рауна. Она попытается промаршировать до Петрограда. Надо думать, что Керенский облегчит нашим противникам достижение этой цели так же, как помог… занять Ригу.
— Керенский? Ты думаешь, что он… — у капитана Зитара не хватило мужества произнести страшное слово «предатель».
— Чего там думать?.. — Карл пожал здоровым плечом. — Это и слепому видно. А мы не слепые. Если сопоставить события в Петрограде и у нас в Риге, до ее падения, становится ясно: Керенский своей армии — если вообще русскую армию можно назвать его армией — боится больше, чем войск Вильгельма. Нечего раздумывать, надо уезжать, пока еще не началась зима.
На следующее утро он встретился с Сармите. Днем позже капитан Зитар вместе с Карлом и Сармите сели в поезд и поехали в Валмиеру зарегистрироваться в эвакуационном отделе. Они записались в эшелон беженцев, который через неделю отправлялся на восток. Конечной целью путешествия они избрали Владивосток.
Капитан и Сармите на следующий день возвратились в имение, и обе семьи принялись собираться в дальнюю дорогу, а Карл остался в Валмиере, чтобы привести в порядок свои дела в военных органах и получить необходимые документы.
Неделю спустя, продав вещи, которые нельзя было взять с собой, Зитары и Валтеры уехали в Валмиеру, где их ожидал Карл.
Они садились в вагон дождливым, хмурым осенним днем. Город был наводнен солдатами и беженцами. Всюду чувствовалась настороженность и тревога, на всех лицах ясно можно было прочесть один вопрос: что же теперь будет? Армия распадалась. На станции и по улицам скитались кучки дезертиров, с юга грозили немецкие войска. И растерянный народ не находил ответа на свои сомнения.