Семья Зитаров. Том 2
Шрифт:
— Ты пошел бы? — переспросил Янка.
— Почему же нет? Разве помешает лишний лат?
— Я посмотрю, разузнаю, — сказал Янка. — Ты ведь ничего не будешь иметь против, если я оставлю свои вещи здесь? Мне не по душе, что они лежат у Эрнеста. Кто знает, что этому шельмецу может прийти в голову.
— Вези сюда, — сказал Карл.
В понедельник утром Янка запряг лошадь Карла и уехал на побережье. Он возвратился поздно вечером со своими узлами, а вместе с ним приехала и Эльга. У нее не было никаких пожитков, она лишь держала маленький сверток в руках. Эльза и Кланьгис старались уговорить девочку, чтобы она осталась на мельнице, но у Эльги словно выросли крылья. Наконец, условились, что она останется на Болотном острове до тех пор, пока не придет с заработков Карл. Теперь у Сармите появился помощник и товарищ, и Карл мог отправиться вместе с Янкой в лес. Заготовив дрова для дома и завалив землянку для скота свежим дерном, братья ушли. Им предстояло пройти изрядное расстояние, пока они доберутся до ближайшей просеки.
Как летело время! Янка и Карл не имели представления ни о буднях, ни о праздниках; некогда было заглядывать в календарь и газеты. Единственное, что они считали, — это срубленные деревья и количество напиленных кубометров. Лес был густой, чистый, деревья — стройные. До самой макушки ни одного сучка, только наверху небольшая метелочка. Несколько ударов топором — и бревно очищено. Повалив и очистив от сучьев целую гору деревьев, братья разводили костер, согревали котелок чаю и на вертеле поджаривали по кусочку копченой свинины, пока она не подрумянивалась и из нее не начинал капать жир. Никогда в жизни до и после этого Янка не ел ничего более вкусного, чем это поджаренное мясо с ломтем ржаного хлеба. Это была замечательная еда, лучше всех лакомств мира. Что делало ее такой вкусной? Зверский аппетит и тяжелая работа на свежем воздухе.
Закусив, они бросались на работу с такой ненасытностью, словно боролись с каким-то бедствием. Каждый лат приходилось зарабатывать горьким потом, руками, покрытыми саднящими мозолями. Они рубили и пилили до тех пор, пока в чаще можно было хоть что-нибудь видеть, а когда становилось темно, разводили костер и жгли накопившиеся за день сучья и хвою. Искры сыпались на волосы и вязаные свитера, тлела одежда, и лица лесорубов становились серыми от золы. Дым ел глаза и вызывал слезы.
Когда они кончали работу, на соседних вырубках уже давно царила тишина. Над лесом во всем великолепии сияла луна. Лесорубы уже успевали поужинать и лечь спать, когда братья возвращались домой.
Лесорубам отвели жилье в старом каменном доме. У них была большая, неуютная комната с разбитыми окнами, заткнутыми тряпьем; вдоль одной из стен тянулись широкие нары, застланные полугнилой соломой. В углу стояла громадная кирпичная печь. Дым валил в комнату из многочисленных щелей.
Здесь ютилось шестнадцать латгальцев, рижан и видземских крестьян. Иногда по вечерам они играли в карты, в воскресенье пьянствовали и дрались. Ничего удивительного не было в том, что Карл и Янка старались как можно меньше находиться в комнате.
Вначале Янка не очень спешил на работу и охотно поспал бы лишний часок. Но Карл не давал ему покоя:
— Вставай, брат, пора в лес!
Первое время он один подсекал все деревья и очищал их от сучьев, пока Янка, наконец, не привык к неумолимому ритму труда и смог работать с братом наравне.
Так продолжалось полтора месяца, почти до самого рождества. Потом работа здесь окончилась, лесорубам выплатили деньги, и многим пришлось искать новые лесосеки. Сортировщик леса шепнул Карлу, что в лесах под Аллажи еще нужны рабочие, — работы хватит до весны, и лес там не хуже. Братья сразу же закинули за плечи вещевые мешки. Янка обернул пилу вокруг туловища наподобие металлического пояса, и они поспешили туда, пока не набежали другие. И опять пела пила, которую они прозвали виолончелью, шумели падающие деревья и под вечерними звездами пылал ароматный костер. На этот раз им удалось получить отдельную комнатку в крестьянском доме. Как ни скромно расходовали они деньги на питание, как безжалостно ни выжимали из себя соки на этом рабском труде — запас заработанных латов увеличивался очень медленно. Поэтому братья решили на рождество не ехать домой, а продолжать работу все праздники.
Карл написал Сармите письмо, сообщил, как у них идут дела, и заодно послал немного денег.
Так они проработали до середины марта. Карл не мог дольше оставаться в лесу — скоро надо было начинать весенние работы, а Сармите после пасхи опять ожидала ребенка. Янка долго соображал, что ему предпринять: ехать с Карлом или остаться здесь? Наконец решили, что до того, как начнут шить невод, у моря делать нечего и месяца два он может поработать на Гауе на сплаве леса. У него ведь были сапоги якорщика! Оставив себе на питание несколько десятков латов, Янка остальные деньги отдал Карлу.
— Спрячь у себя, а если нужно, употреби в хозяйство. Сейчас они мне не нужны.
— Но когда же я тебе отдам? — усомнился Карл.
— Когда разбогатеешь. Я процентов не требую. Купи вторую корову и постарайся к осени построить коровник. Да вот еще что: пусть Сармите посмотрит, что там нужно Эльге. Мне неприятно, что она ходит как огородное пугало. Купите ей что-нибудь за мой счет. Лучше всего, если бы Эльга осталась у вас, конечно, если вы с Сармите не имеете ничего против.
— Да, но сколько я тебе теперь буду должен? — подсчитывал Карл. — Пятьдесят и восемьдесят пять — всего сто тридцать пять латов.
— И за трехнедельную работу на постройке дома, — засмеялся Янка. — Стоимость дверей, оконных рам и всего остального. Не смеши! Может, хочешь выписать вексель? Или ты боишься, что я потребую себе долю в Болотном острове? Ведь я не Эрнест.
— Нет, ты на самом деле не такой, — признался Карл. — Ты еще не знаешь цены деньгам.
Карл уехал с большими планами. Он уже думал не только о второй корове, но и о нескольких поросятах. Это все теперь можно было сразу приобрести. Пусть Янка придет осенью, он увидит новый хлев. И ржи Карл посеет три пурвиеты, картофельное поле тоже будет не меньше, а за домом зазеленеют молодые яблоньки. Такова будет награда за его тяжелый труд.
Тем временем Янка, посвистывая, шагал по направлению к Гауе. Его несли добротные сапоги, которые не пропускали воду. Весна уже приближалась. Он чувствовал это, и сердце наполнилось непонятным беспокойством и тоской.
Глава десятая
Примкнув к какой-то группе сплавщиков, Янка две недели проработал на берегу реки, куда был свезен лес для сплава и где заготовляли материал для плотов, шесты и снимали кору с крепежного леса. После пасхи, когда река очистилась ото льда, лес спустили в реку, и у сплавщиков началась скитальческая жизнь. Следуя за лесом, уносимым течением, они продвигались все ближе к устью реки — это был один из притоков Гауи. Сплавщики, рассеявшись по всему берегу, заботились о том, чтобы в излучинах реки не образовалось заторов. Эта работа была не слишком тяжелой, но требовала умения и ловкости. Прежде чем Янка научился перебегать с одного берега на другой по отдельным бревнам, удерживаться на скользком бревне и не падать, когда нужно было изо всей силы тащить застрявшие бревна, он успел несколько раз искупаться в холодной воде и первые дни ходил совершенно мокрый. Каждое купание встречалось веселым смехом и шутками товарищей, и тут ничего нельзя было поделать. Разве они сами, эти товарищи, не мокли в воде, пока приобрели нужные навыки, и разве еще и теперь иной безупречный мастер, сорвавшись, не мерил глубину реки? Находились даже такие хитрецы, которые, умышленно поскользнувшись, основательно намокали и отправлялись домой сушить одежду, — человека в мокрой одежде не заставишь работать. У других очень часто ломались рукоятки багров. Голыми руками не растащишь затор; нечего делать — приходилось идти в лес за новой рукояткой. Пока ее искали и очищали от коры, опять проходил день. Руководитель работ смотрел на происходящее сквозь пальцы, не желая ссориться с рабочими. Если у них не хватит рабочих рук, сплавщики сами установят порядок.