Сен-Симон
Шрифт:
Крестьяне, бывшие основной движущей силой революции, не собирались успокаиваться. А следовательно, и революция была очень и очень далека от своего завершения.
Это прекрасно видел Анри Сен-Симон, и поэтому, желая работать на революцию, он избрал своим полем деятельности не министерство, не Ассамблею, не буржуазные салоны, а деревню, простую серую деревню.
Поздней осенью 1789 года в коммуне Фальви, в Пикардии, появился новый обитатель, поначалу приведший в полное смущение своих земляков. Черты лица его были тонки, руки белы, но он носил грубую куртку селянина и квартировал в одном из самых бедных домов. Приветливый и простой в обращении с людьми, он охотно беседовал с ними, охотно помогал. Хотя средства его, по всей очевидности, были весьма скудны, он взял на иждивение старую женщину, Франсуазу Сэнсо, племянник которой, ее прежний кормилец, погиб в одной из местных революционных стычек.
Крестьяне удивлялись тем сильнее, что многие из них хорошо знали этого человека. Ибо то был сын их покойного сеньора, молодой граф де Сен-Симон… Впрочем, он не пользовался своим титулом и даже не любил, чтобы его употребляли при обращении к нему…
Вряд ли кто из старых приятелей блестящего полковника, кавалера де Рувруа, узнал бы его сейчас в этом новом обличье…
…Он полон энергии. Он знает, что надо делать. С утра — на полевые работы вместе с крестьянами. В полдень — скудный обед. Затем — дружеские беседы, задушевные разговоры. Анри рассказывает о том, что видел в Америке, что происходит сейчас в Париже и в других городах страны, каковы задачи ближайшего будущего. Он разбирает со своими слушателями новые правительственные декреты, комментирует Декларацию прав человека и гражданина, принятую Собранием в августе 1789 года…
…Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах… Свобода личности, слова, печати, совести, общая безопасность и сопротивление гнету — вот новые принципы, священные и неотчуждаемые, принципы, которые должны усвоить и соблюдать на практике все, кто верен делу революции, — внушает своим односельчанам их добровольный учитель…
Анри не только объясняет. Он готов составить любую петицию, любой адрес в Ассамблею или иное учреждение. Его известность как подлинного друга простых людей столь велика, что из соседних деревень и городишек к нему часто обращаются с просьбой — дать деловой совет или отредактировать официальную бумагу. И он никогда не отказывает просителям.
Он председательствует на местных сходках, руководит выборами в местные органы. Однако в противоположность своим боевым соратникам, делающим в столице политическую карьеру, Анри неуклонно отказывается от всяких выборных постов, ибо считает, что «…пока продолжается революция, бывших дворян и священников опасно назначать на общественные должности…».
В феврале 1790 года, председательствуя на выборах мэра в коммуне Фальви, он произносит речь, в которой требует узаконить то, что давно уже исповедует на практике.
— В настоящее время, — заявляет Сен-Симон, — нет больше сеньоров. Все мы совершенно равны, и, чтобы графский титул не привел вас к ошибочной мысли, будто я обладаю большими правами, чем вы, я навеки отказываюсь от этого звания, которое считаю более низким, чем звание французского гражданина…
Он требует, чтобы его слова были занесены в протокол.
Не останавливаясь на этом, в мае бывший граф составляет от имени своего административного округа петицию в Учредительное собрание с призывом к отмене «позорных привилегий рождения».
Как всегда, опережая ход событий, Сен-Симон предвосхитил то, что позднее Ассамблея утвердила законодательным путем. В июне 1790 года был издан декрет об отмене наследственного дворянства и всех связанных с ним титулов и званий.
В этом году крестьянские восстания, затихшие было после августовского аграрного законодательства, вспыхнули вновь с прежней силой. Крестьянство восприняло постановления августа 1789 года как отмену всех феодальных прав, и властям пришлось «вразумлять» его с помощью штыка и сабли. В ответ на это поднялись сначала провинции юга — Керси, Перигор, Руэрг, а затем, к осени, восстания охватили северо-восток, в частности департаменты Сены и Марны, Луары и Соны.
Отдельные волнения имели место и в Пикардии. Как реагировал на них Анри Сен-Симон? Поддерживал ли он справедливые требования крестьян, поднимал ли их на борьбу?
Точно ответить на этот вопрос нельзя — прямых свидетельств не сохранилось. Но историк обладает одним косвенным свидетельством, имеющим, на наш взгляд, весьма большую ценность.
Если в начале 1790 года Сен-Симон торжественно отказывается от своего титула, то позднее он идет на несравненно большее; ибо что же может быть большим, чем отказ от собственного имени, имени, прославленного в веках, которым в годы детства и юности Анри так дорожил?
Вот при каких обстоятельствах происходит это событие.
Осенью Сен-Симон переезжает в Перонну к матери, которая имела в этом маленьком городишке свой домик. Однажды [25] он приходит в городской совет с весьма своеобразным заявлением.
Официальный протокол сообщает:
«Гражданин Клод Анри де Сен-Симон, живущий в этом городе, явился в совет и объявил, что он хочет смыть пятно своего происхождения. Он просил, чтобы его лишили имени, напоминающего ему о неравенстве, которое разум осудил задолго до того, как его обрекла на гибель наша конституция. Он потребовал, чтобы ему дали новое имя. Совет спросил, какое имя он выбирает, и он выбрал имя „Клод Анри Боном“. Совет выносит постановление: отныне бывший Сен-Симон будет называться „гражданином Бономом“, и под этим именем его внесут в список населения коммуны».
25
М. Леруа датирует этот факт 20 сентября 1790 года. А. Гуйе относит его к более позднему времени.
Итак, Сен-Симон больше не существует. Психологически и морально он исчез в начале революции. Теперь он исчезает и формально. Мосты к старому сожжены окончательно. Родился новый гражданин революционной Франции — Клод Анри Боном.
В этом факте особенно интересна одна его сторона.
В то время имена меняли многие. Одни — из тактических соображений, другие — из любви к революции и свободе. При этом новое имя, подобно визитной карточке, должно было отражать существо своего носителя или, по крайней мере, служить ему политической вывеской. Герцог Филипп Орлеанский станет называть себя Филиппом Эгалите («Равенство»), будущий прокурор Парижской коммуны Шометт изберет имя древнего философа Анаксагора, а будущий народный трибун Бабеф окажется тезкой римского трибуна Гракха. Имя «Боном» не менее знаменательно. Ибо бономом («простаком») во Франции издавна называли рядового крестьянина. Жак-боном — полушутливая, полупрезрительная кличка, вроде нашего «Иван-дурак», кличка, которой «благородные» в незапамятные времена наделили своего кормильца и холопа. Но Жак-боном отнюдь не покладистый страстотерпец. Время от времени он расправляет свои могучие плечи, и тогда наступает «великий страх» для всего дворянства. Именно Жак-боном поднял в 1358 году крупнейшее из крестьянских восстаний средневековья — знаменитую Жакерию, стоившую крови и жизни многим «благородным», именно Жак-боном оказался главным персонажем революции 1789 года, породившей такой ужас в сердцах аристократов. Боном — это производитель и борец, это труженик, который создает национальное богатство страны, но при этом не позволяет наступать себе на пальцы. Боном — это символ труда и борьбы, это плоть и дух французского народа.
Если прибавить, что Жакерия XIV века началась именно в Пикардии и что «Бономом» Анри Сен-Симон провозгласил себя в дни, когда по его родине прокатывалась новая Жакерия, то внутренний смысл и самого факта, и нового имени станет вполне ясен.
В свете этих обстоятельств проясняется и еще один факт, вызывавший недоумение многих биографов Сен-Симона.
Весной 1790 года, в самый разгар своей просветительской деятельности, Сен-Симон вдруг с исключительным упорством начинает добиваться у военного министра Ла Тура, своего товарища по Америке, ордена святого Людовика — награды, которая причиталась Анри за боевые заслуги и которую давали только дворянам.