Сень
Шрифт:
Три часа полета — это немного, да и по Москве ехать — час от силы, так что довольно скоро Лаврентий Павлович очень возмущенный голосом лично поинтересовался у генерала:
— А почему вы ее вообще туда пустили? Надо было скрутить ее, связать…
— Она так и сказала, что вы будете на нас ругаться именно из-за того, что мы ее не скрутили и не связали. Но добавила, что у нас все равно бы это не получилось.
— Что?! Ну да… не получилось бы. Но хоть словами ее убедить вы пытались?
— Пытались. И я пытался, и — особенно старательно — ее собственные сотрудники. Она же аргументировала необходимость ее запуска просто: автоматика корабля не отработана и вообще на корабли не установлена, а лететь надо срочно. И кроме нее вообще никто на таком корабле вернуться не сможет, а она…
— Что она?
— Она сказала, что, я дословно цитирую, потому что и сам очень удивился, что у нее достаточно опыта и она и не из такой задницы вылезала. Я, конечно, не слышал, что были пилотируемые полеты раньше, разве что в Капъяре на ракетах Челомея, но те-то вроде просто вверх запускались, а не на орбиту.
— Нет, на Капъяре она не летала, она про другие задницы… Вот только если она не вернется, стреляться не думайте даже, хватит нам, что я один застрелюсь. И даже я не застрелюсь… у вас успокоительное с собой?
— Которое для летчиков? Нет, но в приемной подполковник Качурина сидит, она обычно с собой бутылочку таскает: ведь ей приходится с Татьяной Васильевной вторым пилотом летать.
— Зовите ее сюда. Так, товарищ подполковник, у вас успокоительное… да, спасибо, я знаю сколько можно. Всё, товарищ полковник, идите и приведите погоны в порядок. У секретаря пару звездочек возьмите… это вам за мужество и героизм: не каждый человек может рядом с Феей летать. Приказ я в вашу часть пришлю сегодня же… Черт! Что дальше делать думаете, Николай Петрович?
— Сейчас обратно в Тюратам вернусь, Татьяну Васильевну дождусь и уже тогда думать буду. Она сказала, что нужно будет программу подготовки космонавтом немного поменять, наверное что-то почувствовала в полете… как врач.
— А я пока подумаю, что мы в газетах по этому поводу…
— Таня особо просила никакой информации о полете никуда не давать. Вообще никакой. Почему — сказала, что по возвращении вам и товарищу Сталину доложит.
— Лишь бы вернулась нормально… Спасибо, товарищ генерал-лейтенант, можете быть свободны. До ее возвращения, а потом я вас обоих жду.
Первая космическая скорость, то есть восемь километров в секунду — это довольно большая скорость. Если, скажем, задержаться с выдачей команды на торможение всего на одну секунду, то корабль промахнется от рассчитанной точки приземления на целых восемь километров! Ну, а идеале промахнется, однако Земля от идеальной планеты довольно сильно отличается, в том числе и по своим физическим свойствам. Атмосфера планеты «дышит»: днем она поднимается, а ночью опускается — но вот пока никто не знает насколько поднимается и опускается. А еще в этой атмосфере дуют ветры, причем дуют они сильно и в довольно разные стороны. Так что Танина способность «нажимать кнопку» с точностью в десятую долю секунды особой роли не играла. Нажала ее «когда надо», потом нажала другую…
А потом она начала делать то, что делать категорически нельзя: начала довольно быстро «перемещаться по кабине». Ведь датчики с очень высокой точностью показывали, как быстро корабль тормозится в атмосфере, а бортовой компьютер сообщал, куда он с таким торможением в конце концов прилетит. Но так как у спускаемого аппарата было довольно высокое аэродинамическое качество, наклоняя эту кабину под разными углами можно было точку приземления изрядно сместить. Наклонять же ее можно было единственным способом: смещая центр тяжести аппарата. А смещать его можно было тоже лишь смещением «полезной нагрузки» — то есть самой Тани.
Понятно, что нормальный человек на подобные трюки был не способен, но Таня специально перед полетом «поработала над мышцами», и скакать по тесному пространству кабины при пятикратной перегрузке… ну, с трудом, но все же могла. При этом не выпуская из поля зрения приборы, которые подсказывали ей, куда скакать…
Землю Таня предупредила о спуске, и все причастные уже знали, что на этапе торможения никакой связи с аппаратом не будет. Конечно, это был далеко не первый спуск спутника, но с человеком… все, кто имел малейшую возможность, столпились в бункере управления, а кто такой возможности не имел — собрались в диспетчерской сборочного цеха, куда транслировалась вся информация из бункера. И только два человека не вслушивались до судорог в ушах в треск радиоприемников: генерал-лейтенант Каманин и полковник Качурина. Николай Петрович решил просто «не трепать понапрасну себе нервы», а Света — она просто решила «соблюсти субординацию», тем более что для нее Каманин был не просто каким-то генералом, а Первым Героем Советского Союза! И поддержать его — хотя бы и морально — она считала своим долгом.
Поэтому лишь они двое увидели раскрывающийся парашют, под которым висел спускаемый аппарат. А Света заодно увидела и стоящий без дела ГАЗ-69, так что к капсуле они подъехали ровно тогда, когда люк ее открылся и Таня вылезла на свет божий.
— Таня! — громким голосом обратился к ней генерал, какие-то эпитеты, следующие за именем, тщательно скомкав. — Если бы ты…
— Привет, Свет. Ты генералу микстурки дала?
— Да мы все тут эту микстуру хлещем вместо чая.
— Ну и молодцы. Ага, тут антенна все же перегорела, то-то я думаю, отчего связи нет… сейчас… ага, есть связь. Эй вы, там, на Земле! У меня всё нормально, а антенщиков потом попинаю: вывод все же сгорел при спуске. Да не дергайтесь, мы тут недалеко, в паре километров от старта, сейчас сама приеду, товарищ Каманин уже корабль встретил. Светик, ты самолет поведешь или я? Надо в Москву срочно.
— Ну, если надо…
— Таня, извините, но Светлана меня уже в Москву и обратно свозила.
— Значит я поведу, не проблема. Я там так хорошо выспалась!
— Таня, вы только что спустились из космоса, вам сначала необходимо медосмотр пройти…
— Так я его уже прошла.
— Когда? Где?
— Николай Петрович, я же назначена ведущим медиком программы. И все медосмотры я и провожу, если не сочту необходимым других врачей привлечь. Себя я уже осмотрела, других врачей привлекать необходимым не сочла. Так что скафандр сниму — и полетим домой.
— Да, Таня… Лаврентий Павлович хотел еще узнать почему о полете информацию нельзя давать в газеты и на радио.
— Он — узнает. Вы, скорее всего — нет.
— Понял. А со спутниками что было — тоже секрет?
— Не секрет, а руки, растущие из одного места, и не подумайте, что из плеч. Амортизационное кольцо резиновое при отстреле обтекателя от него отваливается, и цепляется за выступающие части спутника. А выступают как раз солнечные батареи…
Во время полета в Москву в правом кресле сидел генерал-лейтенант Каманин, молча, хотя и с улыбкой на губах, слушая рассказ Тани: