Сень
Шрифт:
— То, что я врач, в подготовке космонавтов нам сильно поможет. То есть не очень сильно… примерно через час-полтора космонавту в невесомости становится достаточно хреново, а степень этой хреновости зависит исключительно от особенностей организма, заранее узнать это невозможно. Поэтому при подготовке каждого космонавта нужно будет поднять на орбиту на пару дней, под присмотром врача, естественно — и лишь тогда мы будем точно знать, годится кандидат для полетов в космос или нет. В принципе, на моем корабле можно сразу троих вывозить: нам же не нужно будет на высокую орбиту выбираться. Так что,
— Ну, не знаю, — прервал, наконец, молчание Каманин. — Ведь даже такой проверочный полет — это все же полет в космос. Американцы, вон, от наших спутников воют и волосы у себя рвут… везде, а уж что с ними станет, когда узнают, что у нас люди в космос летают…
— Николай Петрович, я высказала свое личное мнение, а уж как решит руководство… надеюсь, мои доводы они правильно воспримут. У меня еще некоторые доводы есть, но вам их лучше не знать.
— Я вижу, что мне приходится очень многое не знать. Я, например, не знаю, что у тебя две звезды Героя, которые ты за штурвалом получила…
— Вот именно, что не знаете. За штурвалом сидел Александр Евгеньевич, и за это у меня одна Звезда.
— А он мне… не сказал, что две.
— Вторая у меня совсем за другое.
— И я не сомневаюсь уже, что тоже за дело. Если тебя даже товарищ Берия слушается…
— Да не слушается он меня! То есть слушается когда я врачом работаю, но врачей слушаться и положено. Если врачей слушаться, то есть риск остаться живым и здоровым, и, вы уж мне поверьте, так каждый рискнуть готов. А в остальном… Ладно, замяли для ясности. Светик! Ты как, готова в левое кресло плюхнуться?
— Как юный пионер. Куда садимся, в Монино или на Центральный?
— Лаврентий Павлович явно хочет поругаться, да и, боюсь, Иосиф Виссарионович тоже не прочь меня сожрать с какашками вместе. Давай на Центральный, лучше побыстрее отделаться и пойти спать…
На аэродроме в Москве Таню уже ждал новенький автомобиль. То есть совсем новенький лимузин, изготовленный на ЗиСе: заводчане изготовили три «прототипа» и один передали «для обкатки и замечаний» в ГОН. Иосифу Виссарионовичу машина не понравилась и теперь ее использовали в основном для того, чтобы кого-то важного в Кремль привезти. Руководителей дружественных государств, или генерала Каманина…
С руководителями Таня встретилась в кабинете Сталина. И на первый же вопрос Иосифа Виссарионовича ответила так:
— Ну вы же наверняка не захотели бы, чтобы я избила первого Героя Советского Союза. Так что он тут точно не виноват. А лететь пришлось просто потому… я же обещала Лаврентию Павловичу, что лично посмотрю, что там происходит. И посмотрела, лично. И вот что я вам скажу: богата земля Русская дураками. И дурами, вроде меня, например. Но чем характерны русские дураки, так это тем, что сначала они насоздают себе кучу трудностей, а потом обязательно героически эти трудности преодолевают. Я вот преодолела… почти.
— Что значит «почти»? — с подозрением в голосе спросил Иосиф Виссарионович.
— Я теперь должна срочно клей придумать, которым этот шнур резиновый к обтекателю приклеить, причем такой клей, который уже через несколько часов никакой гадости в воздухе бы не распространял. Не очень сложная задача, но и на нее некоторое время потратить придется.
— Так, с этим разобрались. А теперь скажите, почему вы категорически против того, чтобы информацию о полете опубликовать? Я считаю, что такая публикация даст огромный политический эффект…
— А я не считаю. Вы что публиковать-то собрались? «Директор ВНИПИ слетала в космос чтобы разобраться, что за дерьмо происходит с ранее запущенными спутниками», — продекламировала она «голосом Левитана».
— Ну, можно и в более обтекаемом варианте подать, — вкрадчиво предложил Лаврентий Павлович.
— Можно. Но не нужно. Есть у меня один веский довод… — и Таня выразительно повела глазами в сторону Каманина. Берия взгляд уловил:
— Николай Петрович, я думаю, что вы все сделали правильно, полностью в пределах ваших компетенций. А сейчас мы бы хотели обсудить, что некоторые блондинки делали неправильно, и мне кажется, что лучше это нам обсуждать наедине…
— Фея, что еще за доводы? — «грозно» спросил он, когда за Каманиным дверь закрылась.
— Для меня лично — довод очень веский. Даже спустя много тысяч лет, причем даже самое насквозь прогнившее человечество не забыло, что первым человеком, взлетевшим в Космос, был советский летчик Юрий Гагарин. Я его уже нашла, он у Каманина в команде готовится… есть вещи, которые ломать нельзя.
— Ты же говорила, что космонавтов готовить года три. А если американцы…
— Американцы хорошо если через год гирю пудовую в космос поднять смогут. А мы через год поднимем космонавтов. Подготовленных космонавтов. Но — через год, я просто кое-что подзабыла в плане их подготовки, а теперь вспомнила. Парней нужно правильно подкормить, физиологию подправить… Я займусь, и осенью следующего года Юрий Гагарин будет первым человеком, который полетит в космос.
— А ты… — начал было Лаврентий Павлович.
— А я — не человек. Я всего лишь энергетическая матрица, подсаженная в остывающий труп вашей девочки. Очень мощная матрица: ни один человек просто физически не смог бы выполнить этот полет и не сдохнуть при этом. А через год, когда корабли все же доделают, люди уже смогут летать в космос, и первым человеком там будет именно он.
— Возможно, ты и права, — задумчиво проговорил Лаврентий Павлович. — мы не будем сообщать о твоем полете. Но ведь те, кто принимал участие в запуске…
— Именно поэтому я сегодня же возвращаюсь в Тюратам. О том, что я поднималась, знают человек сорок, а после того, как я с ними поработаю, кроме нас, Светы и Каманина будет знать разве что еще один человек. Кстати, человеку этому – подполковнику Кириллову Анатолию Семеновичу — нужно орден дать.
— Это кто?
— Начальник стартовой команды. Мне его все равно придется еще тренировать для управления пусками пилотируемых ракет, так что его я гипнотизировать и память стирать ему не хочу.