Сенешаль Ла-Рошели
Шрифт:
Поскольку сидеть в осаде было скучно, «английские» деревни в округе мы уже разграбили, я спросил коннетабля Франции:
— Нельзя ли мне поучаствовать в морской блокаде вместе с Эрнандо де Леоном?
— Ты не боишься моря?! — не без насмешки произнес кастильский адмирал, запустив короткие и толстые пальцы левой руки в густую бороду, словно хотел выдернуть клок из нее.
— У меня был свой корабль, на котором я плавал от Таны до Честера, — ответил я и не без насмешки спросил: — Ты знаешь, где находятся Тана и Честер?!
— Честер знаю, а Тану нет, — честно признался адмирал.
— А где Кафа, знаешь? — спросил я.
— Не бывал, но слышал о ней. Генуэзцам принадлежит, — ответил он.
— От Кафы до Таны на галере дня три-четыре пути, — рассказал я.
— Есть хоть что-то, в чем ты не разбираешься?! — восхищенно воскликнул коннетабль Франции.
— Разве что в блинах! — шутливо отвечаю
Бертран дю Геклен не понимает всей глубины моей шутки. Бретонцы уверены, что во всем мире только они одни пекут и едят блины. Делают их двух видов: из пшеничной муки, сладкие, с добавлением меда или сахара, который пока могут позволить себе только богатые, и из гречневой, соленые, которые едят с начинкой, самой разнообразной, начиная от ломтика копченого окорока и заканчивая огурцами. Сворачивают, как и русские, треугольником, но едят обязательно с угла. На этом не заканчивается их сходство с русскими. Еще бретонцы обожают ржаной хлеб, а также склонны к алкоголизму и матриархату. Мне кажется, у нас с ними были общие предки. Не славяне и не кельты, а те, кто первыми расселились по Европе после окончания ледникового периода. Может быть, арии или киммерийцы. Большую часть их предков перебили кельты, римляне, германцы, но осколок этноса выжил в этом и других углах Европы. Возможно, Бертран дю Геклен не сильно ошибался, когда говорил, что у меня в роду были бретонцы.
Днем кастильские галеры стояли с высунутыми на берег носами западнее Бреста. Я бы сказал, что это были немного уменьшенные копии больших венецианских галер. Двадцать четыре весла с каждого борта, по три гребца на весло. Две мачты, немного наклоненные вперед, с большими латинскими парусами, сшитыми из полос зеленого и оранжевого цвета. На носу и корме башни. В носовой стояли три бомбарды: в диаметральной плоскости большая, калибром миллиметров двести, а по бокам от нее две маленькие, «сотки». В кормовой башне располагались арбалетчики. Вдоль ее высоких бортов были сделаны вертикальные бойницы. Экипаж, включая гребцов, составлял около двухсот человек. Адмирал Эрнандо де Леон пригласил меня и десятерых моих арбалетчиков на свою галеру.
— Ты знаешь эти воды лучше нас, будешь подсказывать, — решил он.
Он, видимо, думал, что я давно здесь живу. Но эти воды я действительно знал лучше кастильцев. И в двенадцатом веке здесь побывал, и в двадцать первом. В будущем для захода в порт на большом судне приходилось ждать разводку моста Рекувранс — самого большого разводного моста в Европе. Он перекинут через устье реки Пенфельд, на левом берегу которой располагался город. Рядом с мостом будет стоять башня Тур-де-ла-Мот-Танги, которая есть и сейчас, но меньше, скромнее и без крыши. Более спокойное место для постановки на якорь, чем Брестский рейд, трудно найти на всем Атлантическом побережье Европы. С юга прикрывает полуостров Крозон, с севера — полуостров Леон, а шесть рукавов залива будто специально созданы природой для якорных стоянок разного типа судов. Зато подходы к порту — хуже не придумаешь. Вдоль материка разбросаны острова, скалы, подводные рифы, что в сочетании с сильными приливно-отливными течениями и туманами делает плавание в этих местах нескучным. На одной из безымянных скал, похожей на гнилой зуб и расположенной милях в тридцати от острова Уэссан, от которого, как принято считать, начинается Ла-Манш, будет установлен самый высокий и мощный в Европе маяк. Его свет временами будет виден на британских островах Силли — северной точке начала Ла-Манша, а это без малого сто миль. Впрочем, до строительства этого маяка придется подождать еще лет шестьсот. Пока что на высоких мысах материка и заселенных островов местные жители разводят костры. Для помощи своим и гибели чужих. Выброшенные на берег после кораблекрушения грузы и трупы принадлежат или хозяину этого отрезка берега, или тому, кто первым нашел. Этот бизнес иногда бывает очень прибыльным. Говорят, после разгрома английской эскадры многие местные жители стали сказочно богаты.
Узнав о прибытии кастильской эскадры, жители Бреста сразу прекратили сообщение с полуостровом Крозон. Может быть, ночью, несмотря на поочередное дежурство наших галер напротив крепости, и проскакивала какая-нибудь маленькая лодочка, но погоды она не делала. Мы в свою очередь сделали налет на расположенные на полуострове деревни, после чего возить оттуда стало нечего, некому и не на чем. Удача нам улыбнулась в конце второй недели. Днем в залив, не подозревая о присутствии кастильцев, зашли три торговых английских корабля. Это были одномачтовые с прямым парусом когги длиной за двадцать метров, шириной около семи и водоизмещением тонн около трехсот. Корпус собран внакрой. Форштевень резко скошен. На баке небольшая башня с зубцами. На мачте «воронье гнездо», довольно большое, на трех-четырех человек, над которым крест,
— Не зря мы сюда пришли! — радостно произнес адмирал Эрнандо де Леон, когда ему сообщили, какая добыча движется прямо в руки.
Мы с ним сидели в его шатре на корме галеры, играли в шахматы. Адмирал даже во время продолжительных стоянок продолжал жить на борту судна. Как догадываюсь, на берегу он чувствовал себя незащищенным — чувство, присущее многим морякам во все времена. В шахматы он играл отлично. Чтобы проиграть, мне не надо было поддаваться, хватало одного «зевка».
Не зависимо от того, выиграл или проиграл, Эрнандо де Леон дергал себя за густую бороду и задорно предлагал:
— Давай еще партию!
Матросы с радостными криками столкнули галеры на воду. Отлично понимали, что кто-то из них обязательно погибнет, но все равно вели себя так, будто отправляются на долгожданный праздник. Впрочем, для тех, кто останется жив, будет праздник. Если захватим все три судна, на долю каждого матроса придется по несколько золотых, на которые можно нехило гульнуть. Наши маркитанты и проститутки не оставляют и кастильцев без внимания.
Галеры разделились на пары и устремились каждая к своему коггу. Адмирал Эрнандо де Леон атаковал флагмана, который был немного больше других двух кораблей. Англичане заметили нас, начали готовиться к бою. По палубам забегали люди, несколько человек поднялись в «вороньи гнезда». Мне чаще приходилось атаковать с высокосидящего судна низкосидящее. На этот раз было наоборот. Кастильцы же привыкли, что противник выше, поэтому приготовили лестницы с крюками на верхних концах и упорами, приделанными перпендикулярно, которые не давали прижаться к борту, благодаря чему удобнее лезть, а также «кошки» на веревках с мусингами и багры. Артиллеристы или, как их будут называть в российском флоте, комендоры зарядили бомбарды свинцовыми ядрами. На цель наводили поворотом галеры. Выстрелили с дистанции метров пятьдесят. Наши — по кормовой боевой палубе, на которой толпились лучники, а вторая галера — по носовой башне. От выстрела орудия главного калибра галера вздрогнула и словно бы присела на корму. Ядро попало в борт, выломав часть его, но не задев людей. Зато обе «сотки» разрушили часть фальшборта боевой палубы и убили и ранили по несколько человек. Вторая галера сшибла носовую башню, обломки которой вместе с людьми полетели в воду. Бомбарды больше не заряжали. Комендоры схватили мечи и топоры и приготовились к абордажу.
Я стоял рядом с адмиралом Эрнандо де Леоном на корме. Мы прикрывались щитами от стрел, которые летели с когга. Большинство лучников целили именно в нас. Щит у меня был пятиугольный цельнометаллический, но небольшой, поэтому не тяжелый, а у кастильца — прямоугольный и высотой метра полтора, изготовленный из дерева и окованный железными полосами. Такие были у каталонских копейщиков. От моего щита стрелы рикошетили, благодаря моим маневрам, а вот его вскоре стал напоминать дикобраза. Некоторые стрелы прошибли щит насквозь, но ни одна пока не задела адмирала. Мои арбалетчики вместе с кастильскими обстреливали врага. Пока счет был в пользу англичан. И на баке, и на куршее, и на корме галеры валялись убитые.
По команде адмирала весла правого борта были мигом убраны внутрь. Я уже предположил, что не успеют сделать это. Слаженные действия гребцов произвела на меня впечатление. Ребята на первый раз идут на абордаж. По инерции мы дошли до когга и врезались в него под острым углом. Затрещали доски, пронзительно завизжало дерево, трущееся о дерево, завоняло горелой древесиной. Теперь мы были под прикрытием высокого борта, вне досягаемости большинства английских лучников. Полетели «кошки», застучали по корпусу когга багры. Вторая галера врезалась в противоположный его борт. От сотрясения в нашу галеру свалился английский лучник, которого с остервенением порубали на куски. А не стреляй так метко!
Несколько лестниц повисло на борту когга, и по ним ловко полезли кастильские матросы, придерживая над головами щиты. Едва голова кастильца, который поднимался первым по ближней ко мне лестнице, поднялась над планширем, как ее пробила стрела. Окровавленный наконечник вылез из шеи ниже шлема. Матрос откинулся назад и словно бы сел на плечи поднимавшегося по лестнице вторым. Затем полетел вниз, на своих товарищей, стоявших у лестницы. Второй благополучно перебрался на когг, а вот третьему тоже не повезло. Стрела попала ему в грудь, пробила кожаный доспех, стеганку и тело и вылезла сантиметров на десять в районе левой лопатки. Английские лучники понимали, что в плен их брать не будут, бились до последнего.