Серая Женщина
Шрифт:
Буря утихла, и залив осветился бледными лучами солнца. Именно в эту минуту молодой человек спустился из окна и, прячась в обширной предвечерней тени, прошел к небольшой травянистой площадке в саду, на вершине крутой, нависающей над морем скалы. Отсюда он часто спускался на прочно укрепленной веревке в неизменно стоявшую наготове в глубоких водах маленькую парусную лодку (подарок отца – увы, давно минувших дней!). Оуэн всегда держал лодку в этом месте, поскольку оно находилось близко к дому, но сейчас, чтобы не выходить на освещенный солнцем участок двора перед окнами, без малейшего укрытия или тени, пришлось обойти пространство по периметру неухоженного подлеска, который, если бы кто-нибудь им занялся, вполне можно было бы превратить в кустарник.
Сквайр сорвался и полетел вниз, а вслед за ним полетел и сам Оуэн, следуя инерции внезапно прекратившегося сопротивления и даже, возможно, непреодолимому стремлению спасти отца. Хорошо зная и скалу, и море, он интуитивно выбрал более безопасное место, чем то, куда невольно столкнул сквайра. Падая, соперник с силой ударился головой о край лодки и, скорее всего, погиб еще до того, как утонул в море. Оуэн не видел ничего, кроме осуществления проклятия. Пытаясь спасти отца, он нырнул в глубину в поисках уже утратившего гибкость тела, увидел его, схватил, поднял и перевалил через борт лодки. Измученный невероятным усилием, он и сам начал было тонуть, но все-таки смог уцепиться, подтянуться на руках и забраться в качающееся на волнах суденышко. На дне лежал отец с глубокой раной на разбитой голове и черным, залитым кровью лицом. Напрасно Оуэн пытался ощутить биение пульса, услышать стук сердца: признаков жизни не было. Тогда он принялся звать в напрасной надежде разбудить мертвого:
– Отец, отец! Вернись! Очнись! Ты не знал, как я тебя любил, как мог бы любить даже сейчас, если бы только… О господи!
В сознании возник образ мертвого младенца, и Оуэн воскликнул:
– Да, отец! Ты же не знал, как он упал, как умер! Если бы только у меня хватило сил рассказать тебе! Если бы ты захотел меня выслушать! А теперь все кончено! О, бедный отец!
Неизвестно, то ли миссис Гриффитс услышала крики, то ли просто отправилась искать мужа, то ли, что более вероятно, обнаружила побег пасынка и пришла, чтобы сообщить об этом сквайру, но внезапно Оуэн услышал прямо над головой ее голос: мачеха звала супруга.
Храня молчание, он неслышно завел лодку под скалу – так близко, что борт коснулся камней, а свисающие ветки закрыли ее от взоров сверху. Чтобы надежнее спрятаться, он, промокший до костей, лег на дно рядом с мертвым отцом и вдруг вспомнил раннее детство, когда сквайр только овдовел. Тогда сын делил постель с отцом и по утрам будил его, чтобы услышать какую-нибудь старинную валлийскую легенду.
Трудно сказать, сколько Оуэн пролежал, окоченев и утратив ощущение кошмарной реальности, но все-таки очнулся и заставил себя подумать о Нест.
Достав большой парус, он прикрыл тело, а потом онемевшими руками взял весла и начал грести в открытое море, по направлению к Криссиету. Двигаясь вдоль берега, отыскал среди камней глубокую расщелину, завел туда лодку и поставил на якорь. Едва держась на ногах и мечтая упасть в темную воду, чтобы обрести покой, но в то же время инстинктивно выбирая самые надежные места, чтобы поставить ноги, выбрался наверх по почти отвесной скале и, словно спасаясь от погони, с безумной энергией побежал в сторону Пенморфа. Долго бежал Оуэн, но вдруг словно споткнувшись, остановился, развернулся и так же быстро побежал обратно, к скале. Там он бросился ничком на край и посмотрел вниз, в лодку, в надежде уловить хоть малейший признак жизни: возможно, изменившееся положение савана. Внизу царила мертвая неподвижность, но внезапно луч света создал иллюзию легкого шевеления, и Оуэн бросился туда, где скала спускалась ближе к поверхности воды, разделся и поплыл к лодке. Увы, его встретила лишь тишина! Минуту-другую он не осмеливался приподнять парусину, но потом, испугавшись вновь испытать тот же ужас, что приказал вернуться – не бросать отца без помощи, когда в теле мелькнула искра жизни, – заставил себя снять покров. Встретив мертвый взгляд, он опустил отяжелевшие веки, подвязал челюсть, а потом подтянулся на руках и, поцеловав холодный лоб, проговорил едва слышно:
– Таково мое проклятие, отец! Было бы лучше, если бы я умер, едва родившись!
Дневной свет уже померк. Драгоценный дневной свет! Оуэн поплыл обратно, выбрался на берег, оделся и опять отправился в Пенморф. А когда открыл дверь Тай-Гласса, сидевший в темном углу возле печки Эллис Притчард взглянул на него укоризненно и проворчал угрюмо:
– Наконец-то вернулся! Никто из наших не бросил бы жену в одиночестве горевать над мертвым ребенком. И никто из наших не позволил бы деду убить родного внука. Я забираю у тебя свою дочь навсегда.
– Я ничего ему не говорила! – в отчаянии воскликнула Нест, жалобно глядя на мужа. – Он только спросил, кто приходил, а об остальном догадался сам.
Обезумев от горя, она продолжала укачивать младенца, словно живого, а Оуэн подошел к Эллису Притчарду и приказал сурово:
– Молчите! Не должно ни прозвучать лишнего слова, ни свершиться лишнего деяния. Больше сотни лет предназначение ждало меня. И вот время настало, и человек пришел сам. А я исполнил то, что было назначено много поколений назад!
Эллис Притчард, конечно, слышал о старинном проклятии его рода и даже смутно верил в предсказание, но никак не думал, что оно осуществится при нем и непосредственное его затронет. Однако он настолько плохо знал характер Оуэна, что решил, будто бы тот намеренно отомстил за гибель новорожденного сына. Рассматривая поступок с этой точки зрения, истинный валлиец счел убийство поступком, несколько превышающим справедливое наказание за страдания единственной дочери, но он понимал, что суд отнесется к событию совсем иначе. Даже мягкое валлийское законодательство того времени не оставило бы без расследования смерть такого уважаемого человека, как сквайр Гриффитс, поэтому проницательный Эллис Притчард задумался, как на время спрятать преступника.
– Пойдем. Успокойся и не бойся: это твоя судьба, а не твоя вина. – Он положил руку зятю на плечо и спросил изумленно: – Да ты весь мокрый! Откуда такой? Нест, – обратился он к дочери, – твой муж промок до костей и продрог, потому и выглядит таким бледным и изнуренным.
Та бережно опустила младенца в колыбель. Плохо соображая от горя и слез, она не поняла смысла слов Оуэна об исполнившемся пророчестве, а может, и вообще не услышала признания.
Теплое прикосновение растопило заледеневшее сердце Оуэна, и он прошептал, сжимая жену в объятиях:
– Ах, Нест, любишь ли ты меня еще? Можешь ли любить, дорогая?
– Почему же нет? – не переставая плакать, ответила несчастная женщина. – Люблю еще больше, ведь ты отец моего бедного сыночка!
– Но, Нест!.. Объясните же ей, Эллис, вы же знаете!
– Незачем, незачем, – решительно отказался тесть. – Девочке и так есть, о чем подумать. Беги, скорее, дочка, и принеси мой воскресный костюм.
– Ничего не понимаю! – воскликнула Нест, сжав лоб ладонями. – Что мне нужно объяснить? И почему ты такой мокрый? Помоги Господь несчастной дурочке: не знаю, что означают твои странные слова и твой странный вид! Знаю только, что мой мальчик мертв!