Серая Женщина
Шрифт:
Только Оуэн ничего не замечал. Сидя на мокрой земле, закрыв лицо ладонями, все свои силы – и умственные, и физические – он сосредоточил на обуздании огненного потока крови, бурлящего и обжигающего мозг, угрожая свести с ума.
Призрак мертвого сына стоял перед ним, громко умоляя о мести, но когда несчастный молодой отец осознал, кому просит отомстить младенец, то содрогнулся от ужаса, ибо это был его собственный батюшка!
Снова и снова Оуэн пытался остановить поток мыслей, но круг замкнулся и не освобождал сознание. В конце концов ему удалось обуздать страсть и немного успокоиться. Теперь можно было попытаться подумать о планах на будущее.
В страшной реальности момента Оуэн не заметил, что отец ушел, так и не узнав о трагическом исходе своего визита. Ему казалось, что сквайр
В результате долгих размышлений Оуэн решил не трогать отца, а вот Нест увезти в какую-нибудь далекую страну, где она сможет забыть про свое горе, а ему придется зарабатывать на жизнь трудом и не останется времени на переживания.
Однако, углубившись в подробности плана, Оуэн вспомнил, что все его деньги (а в этом отношении сквайр Гриффитс отнюдь не проявлял жадности) заперты в секретере. Напрасно он искал выход из сложившегося затруднительного положения: не оставалось ничего иного, как только отправиться в Бодуэн, и единственное – больше того, твердое – намерение заключалось в том, чтобы избежать встречи с отцом.
Оуэн встал и по едва заметной тропинке побрел в постылый дом. В потоках дождя Бодуэн показался еще мрачнее, чем обычно, и все же молодой человек посмотрел на него с сожалением: как бы уныло ни проходила там жизнь, предстояло покинуть поместье на долгие годы, если не навсегда. Вошел он через боковую дверь, открывавшуюся в коридор, где располагалась его комната с книгами, ружьями, удочками, принадлежностями для письма, документами и прочими нужными вещами.
Здесь он принялся торопливо собирать все необходимое для путешествия, ибо, помимо страха перед нежелательной встречей, руководствовался стремлением отправиться в путь как можно скорее, если только Нест сможет выдержать испытание. Оуэн пытался представить, какие чувства испытает отец, поняв, что когда-то любимый сын навсегда покинул родной дом. Пожалеет ли он о своем поведении и вспомнит ли с горечью того любящего, ласкового мальчика, который в былые дни не отставал он него ни на шаг? Или, увы, всего лишь порадуется, что препятствие к нынешнему счастью – согласию с женой и странной привязанности к ее ребенку – наконец-то само собой устранилось? Отпразднуют ли они его отъезд? Потом подумал о Нест – потерявшей дитя молодой матери, еще не успевшей в полной мере осознать тяжесть утраты. Несчастная Нест! Глубоко любящая, искренне преданная! Как ее успокоить? Оуэн представил жену в чужом краю: безутешную в материнском горе, тоскующую по родным горам, – но даже эта мысль не поколебала твердого намеренья Оуэна. Идея, что только огромное расстояние между ним и отцом сможет отвести проклятие, все мрачнее нависавшее, пока он оставался на обозримом расстоянии от убийцы своего ребенка, овладела разумом неумолимо.
Оуэн уже почти закончил сборы и с нежностью подумал о скорой встрече с женой, когда дверь неслышно открылась и в поисках каких-то вещей названного брата в комнату заглянул проказливый Роберт. Увидев хозяина, он в нерешительности помедлил, но буквально мгновение, потом дерзко вошел, положил ладонь на рукав Оуэна и осведомился:
– Как поживает шлюха Нест?
Желая оценить эффект от своих слов, Роберт ехидно заглянул в лицо Оуэна, но пришел в ужас от того выражения, которое увидел, и бросился к двери. Оуэн же тем временем постарался убедить себя, что он всего лишь ребенок: не понимает смысла того, что услышал от взрослых и повторил.
Спрятавшись в коридоре, Роберт продолжал выкрикивать оскорбления, и ладонь Оуэна, словно стремясь обуздать нарастающий гнев, сама собой сжала рукоять пистолета. Он держался, пока несносный мальчишка говорил гадости про него и Нест, но когда тот перешел к насмешкам над бедным мертвым младенцем, не справился с собой и, прежде чем обидчик успел скрыться, схватил его за руку и с силой ударил.
Уже в следующее мгновение он пришел в себя: остановился, ослабил хватку и, к своему ужасу, увидел, как Роберт сполз на пол. На самом же деле,
Увидев его лежащим без движения, несчастный Оуэн горько раскаялся в содеянном и собрался переложить мальчика на широкую резную скамью, чтобы привести в чувство, но в это мгновение появился сквайр.
Скорее всего, в то утро в Бодуэне лишь один человек оставался в неведении относительно отношений наследника с Нест Притчард и ее ребенком. Как бы ни старался молодой человек скрыть свои посещения Тай-Гласса, они происходили слишком часто, чтобы остаться незамеченными. К тому же изменившееся поведение переставшей появляться на танцах Нест говорило само за себя. Однако в Бодуэне непреложно властвовало влиятельное, хотя и не признанное официально мнение миссис Гриффитс: до тех пор пока госпожа этого не позволит, никто не смеет поставить сквайра в известность о произошедшем.
Наконец пришло время, когда она сочла возможным сообщить супругу о семье сына, но так, как ей выгодно: обливаясь слезами и всячески подчеркивая сомнительную репутацию Нест. По ее словам, недостойное поведение снохи не прекратилось и после замужества: она по-прежнему была, по старинному валлийскому выражению для посрамления женской репутации, «женщиной рощ и кустов».
Сквайр Гриффитс без труда нашел Оуэна в Тай-Глассе, куда отправился с одной целью: вылить на сына испепеляющий гнев, – и устроил ужасную сцену, свидетелями которой мы стали. Легче ему не стало, и дом Притчарда он покинул еще более разгневанным, чем туда пришел, а вернувшись в Бодуэн, услышал коварные намеки жены. Тем временем из холла донеслись странные звуки, среди которых послышался голос Роберта, и мгновение спустя сквайр увидел бездыханное тело своего любимца в руках Оуэна, лицо которого еще пылало как в огне. Отец обратился к сыну с негромкими, но исполненным ненависти словами. Тот слушал сдержанно, храня гордое молчание и не позволяя себе ответить тому, кто нанес ему куда более тяжкий, фатальный удар. Вдруг в комнату вошла мачеха. При виде ее естественных чувств гнев сквайра воспламенился с новой силой, а подозрение, что нападение на Роберта было заранее спланировано, прозвучало в обвинениях в форме доказанной истины. Он призвал домочадцев – якобы для того, чтобы оградить себя и жену от агрессии сына, – и теперь слуги стояли вокруг и в недоумении переводили взгляды с бившейся в истерике миссис Гриффитс на разгневанного сквайра и далее, на молча взиравшего на эту вакханалию печального Оуэна. Молодой человек, казалось, ничего не замечал, а слова отца не достигали его слуха. В сознании стоял образ невинно убиенного младенца, а в истошных воплях мачехи слышались стоны другой – еще более тоскующей и обездоленной женщины.
К этому времени Роберт открыл глаза, и, хотя все еще страдал от последствий ударов, происходящее вокруг воспринял вполне адекватно.
Если бы Оуэн остался в одиночестве, сердце его наполнилось бы жалостью и состраданием к жертве собственной несдержанности, но сейчас несправедливость и боль ожесточили душу. Он отказался от попытки оправдания и даже не попытался воспротивиться заточению, провозглашенному сквайром, до того момента, пока доктор не вынесет профессиональное заключение относительно состояния Роберта. И только когда его, словно дикого хищного зверя, заперли в комнате на засов, он вспомнил о несчастной Нест, переживавшей горе в одиночестве и так нуждавшейся в участии и поддержке. Как там она? Что подумает о его отсутствии? Вдруг вообразит, что он поверил словам отца и бросил ее в тяжком, невосполнимом горе? От этой мысли Оуэн пришел в безумную ярость и начал искать путь к избавлению.
Его заключили в маленькую пустую комнату на втором этаже – с резными дубовыми панелями на стенах и такой массивной дверью, что выдержала бы усилия дюжины крепких мужчин. Окно, как это было принято в старинных валлийских домах, располагалось над камином с трубами по обе стороны, которые образовывали с внешней стороны подобие выступа. Конструкция представляла собой легкий путь к спасению, даже если бы узник не испытывал столь отчаянной решимости. Таким образом, осторожно спустившись по выступу, Оуэн смог бы незаметно исполнить первоначальное намерение: вернуться в Тай-Гласс.