Серая Женщина
Шрифт:
– Но, пресвитер, – возразила вдова Смит, – это вовсе не было видением. Пираты – настоящие живые люди, которые сошли на берег, сломали ветки деревьев и оставили на земле следы сапог.
– Что до этого, Сатана владеет многими хитростями, и если когда-то бродил подобно ревущему льву, то не остановится перед такими мелочами, а завершит начатое дело. Говорю вам, что многие люди являются духовными врагами в видимом обличье, обитающими в дремучих местах. Лично я верю, что краснокожие – те самые злобные существа, о которых читаем в Священном Писании, и, несомненно, действуют заодно с ненавистными папистами – французами из Канады. Слышал, что французы платят индейцам кучу золота за каждую дюжину английских скальпов.
– Веселенький разговор, ничего не скажешь, – обратился капитан Холдернесс к Лоис, заметив ее бледность и откровенный ужас. – Пожалуй, думаешь, что лучше бы осталась в Барфорде? Но дьявол не так страшен, как его малюют.
–
– Но неужели это правда? – тихо спросила капитана Лоис, отвлекшись от речи пресвитера, которого почтительно продолжали слушать обе дочери вдовы Смит.
– Девочка моя, – шепотом отозвался старый моряк, – ты приехала в страну, где немало опасностей поджидают на суше и грозят с берега. Индейцы ненавидят белых людей. То ли другие белые люди (французы на севере) жестоко притесняют дикарей, то ли англичане отобрали их земли и охотничьи угодья без должной компенсации и тем вызвали месть краснокожих… кто знает? Однако верно, что нельзя заходить далеко в лес: можно наткнуться на аборигена. Небезопасно и строить дом за пределами города или поселка. Путешествие из одного места в другое требует немалого мужества. Говорят, что дикари нападают неизвестно откуда и безжалостно убивают англичан. А еще утверждают, что сам Сатана помогает индейцам выжить христиан из языческой страны, которой он так долго правил. А море кишит пиратами – бандитами из разных стран. Они высаживаются на берег, грабят, убивают, жгут и разрушают. Люди боятся настоящих опасностей и от страха выдумывают новые, может быть, и не существующие. Но как знать? Священное Писание повествует о ведьмах, колдунах и власти Сатаны в пустыне. Даже в нашей родной старой стране рассказывают о тех, кто навеки продает души за каплю власти, полученную на краткий миг жизни на земле.
К этой минуте за столом воцарилось молчание. Все ждали продолжения истории капитана. Воцарилась та тишина, которая порой повисает без видимой причины и явного следствия. Однако через несколько месяцев присутствующие вспомнили слова, которые произнесла тогда Лоис, хотя говорила она тихо и обращалась к одному лишь капитану:
– Ведьмы – страшные существа! И все-таки мне жаль несчастных старух, хоть я и испытываю перед ними ужас. Когда я была ребенком, у нас в Барфорде жила одна такая. Никто не знал, откуда она пришла: просто поселилась в глинобитной хижине на краю леса вместе со своей кошкой. – При упоминании о кошке пресвитер Хокинс мрачно покачал головой. – Питалась крапивой и остатками овсянки, которые жители приносили ей не столько из жалости, сколько из страха. Ходила, согнувшись едва ли не до земли, и вечно что-то бормотала себе под нос. Говорили, что она ловит в силки птиц и кроликов: лесные заросли подходили едва ли не к двери. Не знаю, как и почему так случилось, но однажды весной многих жителей деревни сразила непонятная болезнь, начался падеж скота. Мне тогда еще не исполнилось и четырех лет, и я мало что об этом помню: отец сказал, что говорить о таких вещах нельзя. Знаю только, что однажды испытала жуткий страх. Служанка пошла за молоком и взяла меня с собой. Проходя мимо того места, где Эйвон изгибается и образует глубокий круглый омут, мы увидели большую безмолвную толпу и очень испугались. Все люди смотрели на реку. Служанка взяла меня на руки, и поверх голов я увидела в воде Ханну с растрепанными седыми волосами, окровавленным от ударов камней лицом и обмотанной вокруг шеи кошкой. В ужасе от столь страшной картины, я спрятала лицо на плече служанки, но Ханна успела с яростью на меня посмотреть – несчастное, беспомощное, измученное существо! – и крикнула: «Девчонка пастора, девчонка пастора! Вон там, на руках у няньки! Твой отец не захотел меня спасти, и никто не спасет тебя, когда будешь тоже объявлена ведьмой!»
О, еще много лет жуткое пророчество звучало в ушах всякий раз, когда я засыпала, а потом снилось, что я в том омуте, и люди смотрят на меня с ненавистью, потому что я ведьма, и черная кошка казалась живой и мяукала те ужасные слова.
Лоис умолкла: в глазах ее стояли слезы. Дочери хозяйки смотрели на гостью с испуганным изумлением, а пресвитер Хокинс снова покачал головой и пробормотал строчку из Священного Писания. И только жизнерадостная вдова Смит не придала услышанному значения и постаралась разрядить гнетущую обстановку:
– Не сомневаюсь, однако, что хорошенькая дочка пастора с ямочками на щеках и приятными манерами сумела околдовать не одно мужское сердце. А, капитан Холдернесс? Вы должны поведать нам о жизни молодой особы в Англии.
– Да-да, – подтвердил капитан. – Есть в Уорикшире один очарованный юноша. Думаю только, что ничего у него не получится.
Пресвитер Хокинс поднялся, уперся руками в стол и заговорил:
– Братья и сестры, должен пресечь
– Что же, вреда не будет, – отозвался капитан Холдернесс. – Но, святой отец, во время службы помолитесь за нас всех. Боюсь, что некоторые нуждаются в очищении от скверны куда больше, чем Лоис Барклай, а молитва о другом человеке никогда не принесет вреда.
Дела задержали капитана Холдернесса в Бостоне на пару дней. Все это время Лоис оставалась в доме вдовы Смит и старалась побольше узнать о новой стране, где предстояло жить. Письмо умирающей матери было с оказией отправлено в Салем, чтобы предупредить дядю Ральфа Хиксона о приезде племянницы – как только капитан Холдернесс соберется ее туда отвезти, ибо до тех пор он считал себя ответственным за благополучие девушки. Когда же пришло время уезжать, Лоис с грустью покинула гостеприимный дом доброй вдовы Смит и, пока изгиб дороги не скрыл его из виду, постоянно оглядывалась. Ехать пришлось на деревенском тарантасе, где, кроме кучера, поместились Лоис и капитан, в ногах у них – корзинка с вещами и провизией, а за спиной – мешок с овсом для лошади. Дорога из Бостона в Салем занимала целый день и считалась настолько опасной, что останавливаться можно было, только если это абсолютно необходимо. Если в те времена дороги в Англии представляли собой плачевное зрелище, то в Америке это были и вовсе лесные просеки. Пеньки поваленных деревьев создавали серьезное препятствие и требовали большой осторожности, а в низинах болотистые участки обозначались уложенными поперек топей бревнами. Густой зеленый лес даже ранней весной стоял вдоль дороги плотной темной стеной, хотя жители окрестных селений старались держать обочины свободными от растительности, чтобы там не могли прятаться индейцы. Крики диковинных птиц, необычно яркое оперение – все вокруг внушало впечатлительному или пугливому путешественнику мысль о воинственных кличах и боевой раскраске враждебно настроенных дикарей.
Наконец приехали в Салем, который в те дни соперничал по площади с самим Бостоном и даже мог похвалиться названиями пары улиц, хотя английский взгляд видел в нем лишь беспорядочное скопление жилых зданий вокруг молельного дома (точнее, вокруг одного из молельных домов, потому что в то время уже строился второй). Город защищали две линии частокола, а между ними располагались лесопосадки и пастбища для тех жителей, кто боялся по утрам выгонять скотину в луга, а по вечерам возвращать в хлев.
На улицах Салема по пути к дому Ральфа Хиксона паренек-кучер пустил уставшую лошадку рысью. Уже наступил вечер – для горожан время отдыха, – и повсюду играли дети. Лоис поразила красота одной крошечной девочки, и она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на нее. В этот миг малышка споткнулась, упала и громко заплакала. На крик выбежала испуганная мать ребенка и успела заметить встревоженный взгляд девушки, хотя стук колес заглушил вопрос, серьезно ли поранилась девочка.
Лоис не успела обдумать происшествие, поскольку уже в следующее мгновение экипаж остановился возле крыльца добротного, основательного деревянного дома, покрытого кремового цвета штукатуркой, как было принято в Салеме. Кучер объявил, что они приехали: здесь живет ее дядя Ральф Хиксон. В волнении девушка не обратила внимания, но капитан Холдернесс заметил, что на редкий в этих местах звук колес никто не вышел, чтобы их встретить. Старый моряк снял спутницу с высокого сиденья, поставил на землю и сам проводил в большую прихожую, размерами не уступавшую холлу английского помещичьего дома. Под окном на скамье сидел высокий худой молодой человек лет двадцати трех – двадцати четырех и в меркнущем свете дня читал толстую книгу. При виде вошедших он не встал, а взглянул на них с удивлением, без тени узнавания на смуглом суровом лице. Больше в комнате никого не было, и капитан Холдернесс спросил:
– Это дом Ральфа Хиксона?
– Верно, – медленно, тягуче подтвердил молодой человек, но не добавил ни слова.
– Я привез его племянницу, Лоис Барклай, – сообщил капитан, взял спутницу за руку и вывел вперед.
Молодой человек смерил девушку долгим пристальным взглядом, потом отметил страницу, на которой остановился, встал и в той же безразличной, медлительной манере проговорил:
– Сейчас позову матушку, она должна знать.
Он распахнул дверь в теплую, освещенную ярким пламенем очага, полную жизни кухню, где три женщины что-то готовили, в то время как четвертая – старая индианка с зеленовато-коричневым лицом, морщинистая и согбенная – ходила по кухне, видимо, подавая остальным необходимые продукты.