Серая Женщина
Шрифт:
Но Манассия до такой степени уверился в том, что считал пророчеством, что скорее испытывал негодование из-за ее сопротивления предопределению, чем искренне переживал об исходе, а потому снова постарался убедить избранницу, что ни она, ни он сам не располагают иными вариантами устройства личной судьбы.
– Голос приказал мне: «Женись на Лоис»! – и я ответил: «Непременно, Господи».
– Но, – не сдавалась Лоис, – то, что ты называешь голосом, не обращалось с такими словами ко мне.
– Лоис, – торжественно произнес Манассия, – обращение еще прозвучит. И тогда ты подчинишься, пусть даже так, как подчинился Самуил! [51]
– Нет. Честное слово, не могу! – горячо возразила девушка. – Могу принять сон за правду и поверить в собственные фантазии, если буду слишком долго о них думать, но выйти замуж из покорности не могу.
– Ах, Лоис, Лоис! –
51
«И воззвал Господь к Самуилу еще в третий раз. Он встал и пришел к Илию и сказал: вот я! Ты звал меня. Тогда понял Илий, что Господь зовет отрока». I Книга Царств, 3:8.
– Кузен Манассия – окликнула Лоис, когда молодой человек пошел было прочь. – Вернись! Не могу подобрать достаточно убедительных слов, но поверь: ни на небе, ни на земле не существует силы, способной заставить меня полюбить тебя так, как следует любить мужа, или выйти замуж без такой любви. Заявляю об этом торжественно и серьезно, ибо лучше закончить разговор раз и навсегда.
На миг Манассия замер, словно в растерянности, а потом воздел руки и проговорил:
– Да простит Господь твое богохульство! Помнишь ли Азаила, сказавшего: «Что такое раб твой, пес, чтобы мог сделать такое большое дело? И сказал Елисей: указал мне Господь в тебе царя Сирии» [52] . Азаил пошел и исполнил приказ, потому что неправедный путь был предопределен ему еще до основания мира. Так разве твой путь не лежит среди благочестивых, как было предсказано мне?
52
IV Книга Царств, 8:13.
С этими словами Манассия ушел. Оставшись в одиночестве, минуту-другую Лоис взвешивала его слова и чувствовала, что они истинны: что, как ни сопротивляйся, как ни восставай против судьбы, все равно ей придется стать его женой. В подобных обстоятельствах многие девушки подчинились бы чужой воле. Потеряв все прежние связи, не получая известий из родной Англии, живя в условиях тяжелой, монотонной рутины семьи, возглавляемой единственным мужчиной, которого считают героем просто потому, что другого нет, – все эти обстоятельства стали бы убедительным основанием принять предложение. Помимо этого, многое в те дни и в тех краях влияло на воображение. Существовало широко распространенное мнение о проявлениях духовного влияния, о прямом воздействии как добрых, так и злых духов. В качестве божественного указания было принято тянуть жребий, наугад открывать Библию и в виде руководства свыше читать первые строки, на которые упал взгляд. Раздавались странные звуки: считалось, что это вздохи и даже крики злых духов, еще не покинувших те пустынные места, которыми издавна владели. Перед глазами то и дело возникали смутные, таинственные видения: например, Сатана в причудливом обличье в поисках жертвы. А в начале бесконечной холодной зимы все давние суеверия, старинные искушения, страхи и пересуды особенно оживлялись. Занесенный снегом Салем выживал как мог. Долгие темные вечера, тускло освещенные комнаты, скрипучие коридоры, заваленные различным хламом, убранным с улицы от мороза, откуда по ночам доносились звуки, напоминавшие падение тяжелых предметов, а утром все оказывалось на своих местах. Да, жители привыкли воспринимать звуки отвлеченно, а не в сравнении с абсолютной ночной тишиной. Подбиравшийся по вечерам к окнам странный, похожий на привидение белый туман в сочетании с более далекими природными явлениями: падением могучих деревьев в окружавшем городок лесу, пронзительным кличем случайно подошедшего слишком близко к домам белых людей в поисках своего лагеря индейца, жадных криков почуявшего скотину голодного хищника… В памятную зиму 1691/92 года зимняя жизнь в Салеме текла не просто странно и причудливо, а пугающе. Особенно жуткой она показалась недавно приехавшей в Америку одинокой английской девушке.
А теперь представьте, что Лоис существовала под постоянным давлением твердого убеждения Манассии в том, что ей суждено стать его женой, и поймете, что девушке хватало мужества и моральной силы, чтобы ему противостоять: упорно, несгибаемо и в то же время вежливо. Вот, например, один случай из многих, когда нервы ее испытали сильнейшее потрясение, особенно если учесть, что много дней подряд приходилось сидеть дома, в полутьме,
– Ну что, слова еще не снизошли? Ответь, Лоис! Снизошли на тебя те же слова, что с утра до вечера твердят мне: «Женись на Лоис!»?
Девушка вздрогнула и побледнела, однако ответила без промедления, четко и ясно:
– Нет, кузен Манассия! И никогда не снизойдут!
– Значит, придется еще подождать, – негромко, словно про себя, пробормотал молодой человек. – Смирение, только смирение.
Мистер Нолан вернулся в канун Рождества 1691 года, когда несколько старейших жителей города уже отошли в лучший мир, в то же время приехали новые, молодые поселенцы, а сам мистер Таппау стал старше и, как предполагали благожелатели, мудрее.
Зная об увлеченности Фейт, Лоис живо интересовалась событиями (внимательный наблюдатель сказал бы, что значительно больше самой кузины). Во время обсуждений возвращения молодого пастора прялка Фейт вращалась не быстрее и не медленнее, чем прежде, нить никогда не рвалась, лицо не покрывалось румянцем, а глаза не поднимались с внезапным интересом, но после многозначительных намеков Пруденс Лоис безошибочно читала вздохи и печальные взгляды кузины даже без помощи импровизированных песен Натте, где беспомощная страсть любимицы представала в завуалированном виде, понятном лишь чуткому, сострадательному сердцу. Время от времени из кухни доносились странные песнопения индианки на смеси родного языка с искаженным английским, сопровождавшиеся неземными ароматами из кипевшего на плите горшочка с травами. Однажды, почувствовав в гостиной необычный запах, Грейс Хиксон воскликнула:
– Натте опять взялась за свои языческие обряды! Право, если ее не остановить, обязательно что-нибудь случится!
Однако Фейт проявила несвойственную ей расторопность и, пробормотав что-то насчет прекращения действа, опередила матушку в ее намерении отправиться в кухню. Плотно закрыв за собой дверь, она о чем-то заговорила со служанкой, но слов никто не слышал. Фейт и Натте объединяла привязанность более глубокая и крепкая, чем кого бы то ни было из замкнутых, самодостаточных членов семейства. Лоис иногда чувствовала, что ее присутствие мешает откровенной беседе кузины со старой служанкой. И все же она любила кузину и чувствовала, что та относится к ней лучше, чем к матери, брату и сестре. Первые двое не понимали невысказанных чувств, а Пруденс выслеживала их ради собственного развлечения.
Однажды Лоис сидела в гостиной за своим рабочим столиком, в то время как Фейт и Натте о чем-то шептались на кухне. Внезапно входная дверь распахнулась, и вошел высокий бледный молодой человек в облачении священника. Сразу подумав о кузине, Лоис вскочила и с улыбкой приветствовала того, в ком узнала мистера Нолана, чье имя уже много дней не сходило с языков горожан и кого с нетерпением ожидали.
Пастор был несколько удивлен столь жизнерадостным приемом незнакомки: очевидно, до него еще не дошли слухи об английской девушке, поселившейся в доме, где раньше его встречали мрачные, торжественные, неподвижные, тяжелые лица, ничуть не похожие на улыбчивое, веселое, чуть смущенное, простодушное личико юной особы, приветствовавшей его как старого доброго приятеля. Предложив гостю стул, Лоис тут же поспешила выйти позвать Фейт, поскольку она ничуть не сомневалась, что чувство, которое кузина испытывает к молодому пастору, было взаимным, хоть в полной мере еще и не осознанным.
– Фейт! – воскликнула она радостно. – Догадайся… Впрочем, нет: в гостиной ждет мистер Нолан, новый пастор. Он спросил тетушку и Манассию, но миссис Грейс ушла на молитвенное собрание к пастору Таппау, а кузен уехал по делам.
Лоис продолжала говорить, чтобы дать кузине время прийти в себя, так как, услышав новость, та побледнела и в то же время пристально, с молчаливым вопросом посмотрела в проницательные, все понимающие глаза старой индианки. В то же время на лице Натте отразилось триумфальное удовлетворение.