Сердца четырех
Шрифт:
– Не беспокойтесь, Александра Олеговна, мы его перевоспитаем! – Штаубе подставил ей согнутую руку.
– Очень надеюсь! – старушка взяла его под руку.
Они прошли в гостиную. Посередине стоял накрытый стол, у окна горела разноцветными огоньками украшенная елка.
– Ах, какая прелесть! – остановилась Александра Олеговна. – Друзья мои, как у вас славно! Витя, я так счастлива!
– И я счастлив, мама, – Ребров поцеловал ей руку. – Как хорошо, что ты приехала.
– Мы так за вас волновались, что успели жутко проголодаться! – улыбался Штаубе, подойдя к столу
– Еще как! Глядя на такой стол! Прекрасно! Но, но, но! – она подняла палец. – Здесь не хватает как раз того, что я привезла! Витя, ты не догадываешься?
– Паюсная икра? Балык?
Она покачала головой:
– Этих прелестей в Саратове давно уже нет и в помине. Дайте мне, пожалуйста, мою сумку.
– Вот она, мама.
Александра Олеговна вынула из сумки банку, сняла крышку, подала Реброву.
– Раковые шейки! – воскликнул Ребров. – Раковые шейки в винном соусе! Невероятно! Генрих Иваныч, помните, я рассказывал вам? Ольга Владимировна! Сережа! Где они?
– Переодеваются, – Штаубе взял из его рук банку, понюхал. – О! С ума сойти!
– Это любимая закуска моего покойного мужа, Витяного отца, Валентина Евграфовича. Были времена, когда раки у нас в Саратове продавались на каждом углу, как семечки. Теперь это такой же деликатес, как икра!
– Мама, это просто невероятно! Это мое детство. Вечер, терраса, отец, Анатолий Иванович, Зоя Борисовна… Миша. Он жив?
– Михаил Матвеич? Конечно! Получил новую квартиру за мостом, Ниночка вышла замуж, он ждет правнука. Огромный привет тебе.
– Спасибо.
Вошли Ольга и Сережа. На ней было длинное вечернее платье темно-фиолетового бархата, Сережа был одет в белую шелковую рубашку с огромным золотисто-черным бантом, в черные, продернутые золотой ниткой бриджи, белые гольфы и черные лакированные туфли, усыпанные серебряными звездочками.
– Ах, какая прелесть! – всплеснула руками Александра Олеговна, – Витя, какая у тебя жена! Оленька, вы потрясающе красивы, вы так похожи на Грету Гарбо, вернее, – вы ее красивее, грациознее, женственней! А Сережа! Юный принц! Наследник престола!
– А я? – бодро приосанился Штаубе.
– Вы – барон, владелец чудного замка под Москвой!
– Всего лишь? – поднял брови Штаубе.
Все засмеялись.
– Господа, к столу! – хлопнул в ладоши Ребров.
– К столу! – Сережа подпрыгнул и сделал пируэт.
– С удовольствием! – улыбалась Александра Олеговна.
Сели за стол. Ребров налил женщинам вина, Штаубе и себе – водки, Сереже – апельсинового сока.
– Друзья… – начал Ребров, но Штаубе поднял рюмку:
– Не, не, Виктор Валентиныч. На правах хозяина дома, я первым прошу слова.
– Витя, подчинись! – посоветовала Александра Олеговна.
Ребров склонил голову.
– Друзья, – заговорил Штаубе, – поистине чудесный вечер сегодня: на меня, персонального пенсионера, министра среднего машиностроения славных времен застоя свалилась целая, понимаете, тонна счастья. Для старика, товарищи, это слишком!
Все засмеялись.
– Ну, правда, посудите сами: сидеть бы мне сейчас у себя на Кутузовском с моей домработницей, с Марьей Михайловной, тихо бы кушать, смотреть телевизор. В двенадцать мы бы с ней выпили шампанского (подогретого, чтоб горло не застудить), а в час я б уже задавил храповицкого…
– Позвольте, Генрих Иваныч, а сослуживцы, друзья юности?
– А-а-а, иных уж нет, а те далече. Да и, знаете, Александра Олеговна, настоящих друзей юности у меня всего трое было: один на войне погиб, другой у Берии на допросе, третий два года назад от инфаркта умер. Но сегодня речь не об этом. А о том, что свято место пусто по бывает. И сейчас я перейду к главной части моего выступления. Александра Олеговна, спасибо вам за вашего сына. И от меня лично и от всего министерства среднего машиностроения. Более порядочного, честного, профессионального сотрудника из молодого поколения я не припомню. И скажу вам со всей прямотой: если бы меня горбачевцы четыре года назад не ушли на пенсию – сейчас быть бы Виктору моим первым помощником. Без сомнения! Хотя, я уверен, он и без меня дойдет до верха. Все данные у него есть.
– Генрих Иваныч! – покачал головой Ребров. – Ну что вы обо мне…
– А ты помолчи. О тебе речи не идет.
– Тогда молчу!
Все засмеялись.
– Речь, товарищи, идет о замечательной Александре Олеговне Ребровой, приехавшей к нам в гости из Саратова прямо на Новый год! Такого подарка нам с вами давно никто не делал! Поэтому первый тост: за здоровье Александры Олеговны!
– Ура! – крикнул Сережа.
Все чокнулись с бокалом Александры Олеговны и выпили.
– Ах, прелестное вино! – старушка осторожно поставила на стол полупустой бокал. – Но, закуска, думаю, еще лучше!
– Друзья, прошу вас! – Штаубе заткнул край салфетки за ворот сорочки. – Мы все страшно голодные!
Некоторое время ели молча.
– Александра Олеговна, а правда, что вы через Волгу по льду бежали? – спросил Сережа.
– Через Урал, Сереженька, – улыбнулась старушка.
– И трещины были?
– Были. И подо мной лед трескался. Я пробежала, а на следующий день – лед пошел!
– Когда это было? – спросила Ольга.
– Сорок четвертый. У меня накануне день рождения отмечали, засиделись до ночи, ну и встала на полчаса позже, проспала автобус, который нас на другой берег Урала возил через мост. А в те времена, Сережа, на всех предприятиях было правило двадцати минут: если человек опаздывал больше, чем на двадцать минут, его арестовывали и судили. Вот я и побежала напрямик, так как получать в двадцать шесть лет второй срок мне совсем не хотелось.
– Двадцать шесть? Как и мне! – проговорила Ольга. – И что же это было за предприятие?
– Госпиталь.
– А первый срок – это что? – спросил Сережа.
– Друзья! – Штаубе поднял рюмку. – Среди нас находится человек замечательной судьбы. Кто за то, чтобы Александра Олеговна рассказала нам свою биографию – прошу поднять бокалы!
– О, Господи, автобиографию! – засмеялась старушка, чокаясь со всеми. – Я право, не готова!
– Просим, просим!
– Просим!
– Мама, расскажи.