Сердца четырех
Шрифт:
– Здрасьте, – сухо кивнул Ребров и, не подав руки, направился ко входу.
– А что же… вы так одеты легко? – неловко улыбаясь, Сергеев помог Штаубе вылезти из машины. – Так и простудиться недолго…
– Ничего, щас согреемся, – не взглянул на него, Штаубе захромал за Ребровым.
Ольга обняла Сережу и они прошли мимо встречавших. Опередив Реброва, Бармин открыл дверь. Ребров, Штаубе, Ольга и Сережа вошли в широкий грязный коридор, миновали тамбур и оказались в литейном цеху, большую часть которого занимала дуговая электросталеплавильная
– Докладывайте.
Сергеев кашлянул.
– Значит, Леонид Яковлевич, вчера в 12.45 мы получили 280 коробок игл для одноразовых шприцов западногерманской фирмы «Браун». По 22000 игл в каждой коробке. Общее количество полученных игл составило 6160000. Сразу же нами были организованы распечатывание и загрузка игл в ванну печи. Загрузка велась непрерывно в три смены и была завершена сегодня к 9.40. А в 10.00 печь была пущена. В данный момент все готово к отливке.
Ребров взглянул на часы:
– Покажите образец иглы.
– Пантелеев! – крикнул Хлебников.
Молодой рабочий поднес пустую картонную коробку с наклейками «Braun» и «Всесоюзный Детский фонд им. В.И.Ленина». На дне коробки лежала упакованная игла. Ребров взял ее, распечатал упаковку, снял пластмассовый колпачок, посмотрел, потом бросил в коробку:
– Приступайте.
Сергеев махнул рукой оператору. Заработал мотор, печь стала медленно наклоняться. Вновь прибывшим раздали каски, с защитными темными стеклами.
– Щас железо потечет? – спросил Сережа у седоусого рабочего, помогающего ему надеть каску.
– Потечет! – усмехнулся рабочий. – Только не железо, а сталь!
– А сталь лучше железа?
– Лучше! – рабочий положил руку на плечо Сережи. – Смотри!
Раздалась команда по радио, послышался удар, и сталь хлынула в ковш.
– Во здорово! – закричал Сережа.
– Хочешь быть сталеваром? – наклонился к нему рабочий.
– Хочу!
Когда вся сталь вытекла, ковш подъехал к опоке и началась отливка.
– Когда будет готова? – спросил Ребров, снимая каску.
– Часов через десять, – Сергеев взял у него каску.
Ребров кивнул, повернулся к Хлебникову:
– Так, товарищ секретарь. Теперь пойдем с тобой разбираться, Они вышли из цеха, поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в большой кабинет секретаря парткома. Сидящий за столом Павлов встал, подошел к Реброву. Ребров молча подал ему руку, повернулся к Сергееву:
– Заприте дверь и опустите шторы.
Хохлов запер дверь, Бурмин опустил шторы. Сергеев сел за свой рабочий стол. Ребров, Штаубе, Ольга, Сережа, Бармин, Хлебников, Хохлов, Павлов, Козлов, Гельман и Вырин разместились за длинным столом для заседаний. Штаубе открыл портфель, достал конверт и передал Сергееву. Сергеев взял конверт, вынул из него пачку долларов:
– 3?
– 3500, – ответил Штаубе.
– Деловые! – усмехнулся Сергеев, убирая деньги в стол.
– Иван Иванович, я убедительно прошу вас не опоздать, – сказал Ребров.
– Успеется, – Сергеев посмотрел на часы, – давай-ка сперва твоего архаровца заслушаем.
Все посмотрели на Сережу.
– Вставай, друг ситный, – Сергеев снял очки, стал протирать их платком, – расскажи нам о своих похождениях.
Сережа встал и, опустив голову, заговорил:
– Ну я сразу после звонка поехал. Электричкой. До Вишняков доехал, а там автобусом. До этой… до водокачки.
– До бойлерной, – подсказал Ребров.
– Ага. А там улицу нашел, пошел и дом номер семь нашел. Потом постучал и вошел. А там тетенька открыла. А я сказал: я от Афанасия Федоровича. А она говорит: проходи. А там еще дяденька был и старенькая такая бабушка. Она там это, ну, все время плакала. И так вот руками все делала…
– Короче, – Сергеев надел очки.
– Ну а потом я сумку им дал. Тетеньке. А он у нее отнял. И говорит: пошли под землю.
– Куда?
– Ну это там такой подвал у них. Мы туда спустились. А там баня и бассейн. И комнаты разные. И там был дяденька такой…
– Горбатый?
– Ага. И у него еще нос такой, ну…
– Перебитый.
– Ага. И там еще две тетеньки были. А тот первый дяденька дал сумку этому горбатому. А горбатый вынул балтик из сумки и надел на талпык.
– Что, он талпык заранее приготовил? – Сергеев посмотрел на Штаубе. Штаубе опустил глаза.
– Ага, заранее. Он на столе лежал. Ну и рычаг перевел и потекло в стакан. А тетенька держала. А потом они проверили на шар.
– И сколько?
– 7, 8.
Сергеев вздохнул:
– Ну, ну. Дальше.
– А потом горбатый стал бить того первого дяденьку. А дяденька встал на колени и говорит: это Пастухов. А тетенька первая тоже на колени встала. А потом они меня бить стали. И спрашивали про Пастухова и про тот… про лабораторию.
– А ты?
– Ну я… плакал.
– А что ты им сказал? – спросил Павлов.
– Я сказал, что Пастухов уехал, а пробы готовит Самсиков. А они меня раздели и стали топить в бассейне. И тетеньки помогали. И я это… ну… я сказал.
– Про Пастухова?
Сережа кивнул. Присутствующие неодобрительно зашевелились.
– Эмоции после, – Сергеев глянул на часы. – Ну? Заложил ты, значит, Пастухова, и потом?
– А потом они меня одели, он деньги пересчитал, положил в сумку. А тетенька та – первая, ромб завернула в такую, ну, специальную бумажку, и тоже в сумку мне положила. А потом горбатый говорит: вот тебе леденец на дорогу. И заставил меня это… ну… переднее место у него сосать…
Сережа замолчал.
– Понятно, понятно, – Сергеев снова взглянул на часы, – заложил Пастухова, пососал переднее место, взял сумочку и поехал. Садись. Женя! Пойди, пожалуйста, скажи чтобы начали разбивать опоку. Только поаккуратней.