Сердца четырех
Шрифт:
– Иглы что ли? – человек в кожаной куртке кивнул на ящик с одеждой. Автоматчик повернулся к ящику, человек в кожаной куртке выстрелил ему в затылок. Автоматчик упал. В коридоре раздалась длинная автоматная очередь.
– Ага, – человек в кожаной куртке навел пистолет на дверь.
– Полет, – раздалось за дверью.
– Союз, – ответит он, впуская автоматчика. – Ну?
– Есть такое дело! – нервно улыбнулся автоматчик и дал очередь ему в лицо. Кровавые клочья брызнули на стену, человек в кожаной куртке упал, успев выстрелить. Автоматчик вытащил из кармана его куртки ключ, подмигнул Сереже:
– Щас сделаем… Где наши?
Сережа показал на Реброва, Ольгу и Штаубе. Автоматчик кинул ключ Сереже и тремя короткими очередями пристрелил Якушева, грузчика и продавщицу.
– Зачем Галю?! – Ольга приподнялась на колени. – Патроны девать некуда? Мудак! Тьфу! – она плюнула в автоматчика.
– Уходите через зал, на заднем и в винном все обложено, – пробормотал автоматчик, сменил рожок и выбежал. Сережа снял с Ольги наручники, вдвоем они освободили Реброва и Штаубе. Из пробитой бочки тек капустный сок, шарие каталось по полу, мягко жужжа.
– Ой… не могу, простите… – Штаубе шагнул в угол, расстегнул брюки и присел, подхватив полы полушубка. Его прослабило. Ребров поднял шарие, сиял с зубов продавщицы дестнитку:
– Тогда быстро.
– Какой гад! – Ольга вынула пистолет из сумки, сунула за пояс, запахнула шубу. – Вот вам и Злотников!
– Злотников пашет на Пастухова, – Штаубе палкой поддел слетевшую с головы грузчика вязаную шапочку, подтерся ей. – Один говнюк напиздел, а другие поверили…
– Быстро! Быстро! – Ребров выглянул за дверь. Штаубе подтянул штаны, захромал к двери. Они вышли и двинулись по коридору. Возле кабинета товароведа лежали убитые автоматчики и человек в штатском. Чуть поодаль лежала полная продавщица в белом халате со страшнои рубленой раной в пол-лица: ее пальцы сжимали кусок арматуры, ноги в войлочных ботинках слабо подрагивали, подплывая мочой. Возле двери в зал стояли автоматчик и молодая продавщица с окровавленным топором в руке.
– Давайте, пока они не прочухались, – автоматчик оттянул дверную задвижку. Ольга плюнула ему в лицо.
– Дура! – засмеялся он, вытираясь. Продавщица зло посмотрела на Ольгу, открыла дверь. Ребров, Ольга, Штаубе и Сережа вошли в зал. Здесь было много народа: выстроившись в три длинные очереди, участники войны получали посылки гуманитарной помощи. Слева у прилавков дрались, слышались крики женщин и мужская брань; у стены лежала женщина, дружинник и милиционер подносили ей нашатырь; у выхода шел обмен продуктами из только что полученных посылок. Ребров протискивался сквозь толпу, прокладывая дорогу остальным.
– Сынок, помоги! – низкорослый, полный инвалид на костылях схватил Реброва за руку. – Мне одному не уволочь! – Помоги, Христа ради!
– Не Христа ради, браток, – Штаубе подхватил посылку инвалида с одного края, Ребров с другого, – а ради славы советского солдата!
– Вот спасибо, братцы, вот спасибо! – взволнованно улыбаясь, инвалид ковылял за ними. – Ты где воевал, друг?
– 1-ый Белорусский, – Штаубе шел, бодро опираясь на палку, – начал под Прохоровкой, кончил Берлином.
– На рейхстаге расписался?
– И расписался и насрал между колоннами. От души.
– Танкист?
– Никак нет. Бог войны.
– Артиллеристы, Сталин дал приказ! А как же!
– Артиллеристы, зовет Отчизна на-а-ас! – пропел Штаубе.
Ребров, Ольга и Сережа громко подхватили:
– Из сотни тысяч батарей, за слезы наших матерей, за нашу Родину – огонь, ого-о-онь!
Перед ними расступились. Они вышли из магазина.
– А теперь, слышь, немец посылки шлет! – оживленно засмеялся инвалид.
– Да. Хочет колбасой рот заткнуть, – Штаубе настороженно огляделся. – Ну и хуй с ним…
Они бросили посылку на снег, прошли скаозь собравшуюся у магазина толпу и сели в красный «Москвич» с черно-желтой инвалидовской наклейкой. ЗИЛ стоял у газетного киоска, возле него суетились милиционеры и люди в штатском. Ребров завел мотор, вырулил на Голубинскую и осторожно поехал.
– Проскочили? – Ольга переложила пистолет в сумку, достала портсигар.
– Не торопитесь, Ольга Владимировна, – покосился в окно Штаубе, – у них пиздюли не залежатся.
– Сережа, ты челнок не потерял? – Ребров облизал пересохшие губы.
– Неа, – Сережа вынул челнок.
– Дай-ка мне, – Ольга взяла челнок, сунула в карман шубы, закурила. – Витя, а почему ты про Злотникова не сказал?
– Потому что Радченко Соловьеву не знал лично.
– И вы до конца не были уверены? – повернулся к нему Штаубе.
– И я до конца не был уверен.
– Значит это… крест?
– Значит это крест, – Ребров взял у Ольги папиросу, затянулся.
– Век живи, век учись! – зло усмехнулся Штаубе. – А здоровьем расплачивайся!
– У нас не было выбора, Генрих Иванович. Риск был оправдан, мы же смотрели по сегментам.
– Что сегменты… по раскладке выпала восьмерка. Тут не знаешь, чему верить…
– Верьте инструкции, Генрих Иванович. Внимание всем: на вокзале быть чрезвычайно осмотрительными.
– Мимикрия? – спросила Ольга.
– 6, 3. И легче, легче…
– Куда уж легче! – пробурчал Штаубе, отворачиваясь.
В 14.55 они подъехали к Казанскому вокзалу.
– Носильщик! – крикнул Ребров, вылезая из кабины. От группы носильщиков отделился один и подвез тележку к машине.
– 56-ой поезд, пожалуйста, – Ребров открыл багажник.
– «Енисей»? Сделаем… – носильщик вынул из багажника и поставил на тележку металлический ящик с промежуточным блоком, чемодан с жидкой матерью и рюкзак. Ребров взял «дипломат», Штаубе – портфель. Носильщик быстро повез тележку, – Давайте мороженое купим! – Сережа взял Ольгу за руку.
– Мороженое, Сережа, зимой не едят, – сухо проговорят Ребров. Когда подошли к подъезду, ушедший вперед носильщик обернулся:
– Какой вагон-то?