Сердца четырех
Шрифт:
Ольга убрала платок, одернула китель:
– Выписка в кармане у майора Зубарева.
Офицеры обернулись к Зубареву. Мгновенье он смотрел на Ольгу, потом дернулся к двери, но Ребров подставил ему подножку. Зубарев упал, на него навалились, прижали к полу.
– Переверните его, – скомандовал Клоков, подходя.
Зубарева перевернули лицом вверх.
– Обыщите.
Офицеры обыскали его, достали из внутреннего кармана кителя сложенный вчетверо листок бумаги. Клоков развернул, стал читать. Ольга подошла, заглянула в бумагу:
– Да. Это Лисовского.
Клоков сжал тубы, кивнул. Ольга протянула ему зажигалку. Он взял ее:
– Старший лейтенант Севостьянов!
Севостьянов подошел.
– Спросите у этого гуся, где пробы. А если не скажет, вгоните ему пулю в лоб.
Севостьянов вынул из кобуры пистолет, оттянул затвор и направил на Зубарева.
– Они в сейфе… у Жогленко там… – пробормотал Зубарев.
Клоков щелкнул зажигалкой, поджег листок:
– Огонь.
Севостьянов выстрелил. Пуля попала Зубареву в грудь, он застонал, выгибаясь. Офицеры отпустили его. Клоков бросил горящий листок на пол, отдал Ольге зажигалку:
– Спасибо. Лейтенант, двух солдат мне.
– Соболевский, Ахметьев, выйти из строя! – скомандовал Севостьянов и солдаты подошли к полковнику.
– И вы тоже, – сказал Клоков двум солдатам в ватниках, – за мной – марш.
Он направился к лифтам. Ребров, Ольга и солдаты последовали за ним.
– Еще в Подольске он меня уверял, что с первого раза мы по параметрам не пролезем, – заговорил на ходу Клоков, – прошли комиссию, прошли ГУТ, отметились у Язова, потом выехали под Баршуп, – и все он тревожился, все писал докладные. И Басову, и Половинкину, и мудаку этому Ващенко: нормы не соблюдены, объект принят с сильными недоделками, барсовики текут, магнето течет, в выходном пробой.
Они вошли в лифт, он нажал кнопку 3 и продолжал:
– А это сентябрь, две недели дождь, дорога раскисла, тягачей хрен-два и обчелся, энергетики нам насрали от всего сердца, посадили нас на 572-ых, комиссия воет, Лешку Гобзева отстранили, Басов рвет и мечет, мы с Иваном Тимофеичем разрываемся…
Лифт остановился, двери открылись. Клоков первым шагнул на ковровую дорожку:
– И вдруг эта сволочь приходит ко мне и показывает фото. А у меня только что был разговор с Басовым. Тогда я впервые усомнился…
Они подошли к двери с номером 35. Клоков открыл и вошел первым.
Сидящий за столом прапорщик встал.
– Работайте, работайте, – махнул рукой Клоков, подошел к обитой черным двери, открыл. – Вы, с автоматами, здесь останьтесь.
Автоматчики встали у двери, остальные прошли внутрь уютного, обитого дубом кабинета. Клоков прикрыл за ними дверь и скомандовал:
– Раз!
Солдат в ватнике ударил Реброва ногой в живот, другой заломил Ольге руку. Ребров, согнувшись, повалился на пол, Ольга упала на колени.
– Вот так, – Клоков подошел к сейфу, отпер ключом внешнюю дверцу, набрал шифр и открыл внутреннюю, – пусти козла в огород.
– Что? Зачем вы?! – воскликнула Ольга, морщась от боли.
– Еще ему добавь, – Клоков вынул из сейфа красную папку.
Солдат ударил Реброва сапогом в спину.
– Вопросы есть? – Клокоз подошел к Реброву, – Или все ясно?
– Все… ясно, – прохрипел Ребров.
– Номер замены?
– 28, ряд 64…
– Полоса?
– Восьмая.
– Хорошо, – Клоков открыл папку, вынул лист. – Итак, вместо вполне заслуженной пули в лоб вы получаете пробы. Сегодня, на шестом складе, вот по этой накладной. Вставайте.
Ребров с трудом встал.
– Держите, – Клоков дал ему лист, Ребров взял, стал морщась читать.
– Отпусти, – сказал Клоков солдату, тот отпустил Ольгину руку, помог ей встать.
– Теперь по лестнице наверх, – Клоков нажал кнопку, дубовая панель поехала в сторону, открывая ход в стене, дверь за собой захлопните. Возле санчасти моя машина с шофером.
Ольга первая вошла в проем.
– И на прощанье, от личного состава, – Клоков дал Реброву сильную пощечину. – Попадись ты мне еще хоть раз, вонючка. Пшел! – он пнул Реброва ногой. Ребров отшатнулся в проем, панель задвинулась. Внутри горели тусклые лампочки, наверх вела винтовая лестница. Ольга восторженно обняла Реброва:
– Ой, Витя! Витенька!
– Рано, рано, – зашептал он, отодвигаясь. – Двинулись.
Они поднялись по лестнице, открыли железную дверь и вышли из торца бойлерной.
– Где это… – завертел головой Ребров, – ага, вон санчасть.
– У тебя губа разбита, подожди, – Ольга достала платок, вытерла кровь.
– Пошли, пошли, – Ребров быстро зашагал к санчасти.
– Витя! Витенька! – Ольга догнала его. – Это же пиздец! Ой… миленький… сильно болит?
– Тихо.
Они миновали выходящих из столовой солдат, подошли к санчасти. Неподалеку стояла черная «волга». Ребров сел на переднее сиденье, Ольга сзади.
– Здравия желаю, товарищ подполковник, – сидящий за рулем сержант завел мотор.
– Здорово, – Ребров потрогал губу, – Москва, Дорогомиловская, дом 42.
– Есть, товарищ подполковник, – сержант включил передачу, машина тронулась.
– Как Дорогомиловская? – удивленно наклонилась вперед Ольга. – Зачем же?
Ребров строго посмотрел на нее.
– Я не могу! Я не смогу! Господи! – она закрыла лицо руками.
– Волга впадает в Каспийское море, – сухо произнес Ребров.
Ехали молча. На Большой Дорогомиловской свернули во двор и стали…
– Жди здесь, – сказал Ребров шоферу, быстро вылез из машины и открыл заднюю дверь. – Прошу.
Ольга выбралась из машины и побрела к подъезду. В лифте она разрыдалась.
– Ольга Владимировна, я прошу вас, – Ребров взял ее за руки, – я очень вас прошу.
– Ну зачем! За что мне… Господи, я не могу! – трясла она головой, – все же хорошо… ну, зачем?!
– Вы же все, все понимаете, вы помните 18 на раскладке, милая, мне самому тяжело, но мы на пути, и теперь так легко сорваться, разрушить все. Возьмите себя в руки, прошу вас, не губите наше дело. Мы не можем себе позволить расслабиться. Расслабиться – значит погибнуть, погубить других. Ну! – он встряхнул ее за плечи.