Сердца тьмы
Шрифт:
Моя голова звенит. Сладкое забвение манит меня все ближе. Я теряю концентрацию. Если мы когда-нибудь выберемся из этого, я буду горевать о своей дочери позже. А пока мне нужно спасти моего ангела. Если я и совершу хоть один достойный поступок в своей жизни, то это должно быть этот.
— Три, — устало говорю я, опускаясь на колени, чтобы произвести на него впечатление побежденного человека. — Ты сказал, что заберешь у меня сегодня три вещи. Я предполагаю, что Изабелла — первая, — запинаюсь на ее имени. Она не заслуживала смерти, и Ив тоже не заслуживает. — Наша мать вторая…
— Бл*ть, нет, эта сучка даже не считается, но ты
Я заставляю себя снова посмотреть на нее, и когда я это делаю, мое сердце замирает на один или два удара. За последние несколько минут она пришла в себя. Она смотрит прямо на меня, ее голубые сапфиры прожигают мою душу, стирая всю мою браваду, всю мою чушь. Я сделал это с ней. Я заставил ее принять эту жизнь, и впервые в моей жизни моя вина — это раскачивающаяся гильотина над моей головой.
Как много она слышала?
— А последняя? — спрашиваю я, ни разу не отрывая глаз от избитого, покрытого синяками лица Ив. Я вижу в нем и вызов, и силу. Она никогда не выглядела более красивой.
— Твоя анонимность.
Шокировано я оборачиваюсь к нему.
— Что?
Эмилио, похоже, в восторге от моей реакции. Он знает, что бьет прямо по больному месту.
— Примерно час назад твое имя, фотография и новые координаты острова были отправлены в УБН, — объявляет он. — Я лично отправил их по электронной почте непосредственно отцу Ив Миллер, личная связь, если тебе так нравится больше. Конечно, он тоже скоро умрет. Тебе больше незачем прятаться в тени, младший брат. Пришло время оказаться в центре внимания и ответить за свои преступления.
— Наши преступления, — бормочу я, мир уходит у меня из-под ног. Я всегда рассматривал свою анонимность как нашу единственную спасительную благодать. Я решил, что пока скрываю свою личность, у нас с Ив есть шанс. Теперь нас будут преследовать всю оставшуюся жизнь.
— Почему ты думаешь, что я не вовлеку в это тебя?
— Милости прошу, — ухмыляется он. — Мне никогда не нравилось прятаться. Я заслужил свое имя, уважение… отныне я намерен наслаждаться этим.
Он психопат. И умрет в течение месяца.
— Ты действительно все продумал, не так ли?
— Дымовые завесы и зеркала, младший братец. Гомеса нельзя было склонить к моему образу мыслей, но его сын был более легок на подъем. С обеспеченными заводами по переработке, и Томасом с его людьми, вступающими в роль, сделка в Нью-Йорке была окончательно согласована прошлой ночью. Но это не все плохие новости… Ты официально объявлен в розыск Управлением по борьбе с наркотиками.
— Данте.
Ее мягкий голос зовет меня из тьмы. Умоляющий, утешающий, ободряющий… Наши глаза встречаются, между нами тысяча невысказанных слов, но каким-то образом сформулированных и понятых. Секундой позже последние нити веревки распадаются, и мои руки наконец-то свободны. Я пользуюсь последним моментом, чтобы взглянуть на ее прекрасное, разбитое лицо.
— Мой дьявол, — тихо говорит она.
— Прости меня, — бормочу я.
Она кивает, будто понимает.
— Всегда.
Глава 32
Ив
Хоть мое зрение и затуманено, частично из-за спутанных волос, прилипших к лицу, но я все еще могу точно определить момент, когда вижу, как его монстр берет верх.
Пока Данте смотрит на меня, я наблюдаю, как его глаза темнеют и сужаются, и два
Из-за угла, за которым я за ним наблюдаю, замечаю вспышку серебра в его руках. В эту долю секунды понимаю его последние слова, обращенные ко мне. Он не извинялся за свои прошлые проступки. Вместо этого он просил у меня прощения за предстоящую кровавую бойню; за то, что раскроет передо мной свою истинную порочность — ту, которую он изо всех сил ежедневно пытается от меня скрыть.
Я оглядываюсь на тридцать или около того человек, выстроившихся позади Эмилио Сантьяго. Они как вооруженные квотербеки, которым не терпится убить человека, которого я люблю. Мое дыхание прерывается… Шансы просто невероятны. В ближайшие несколько минут я буду должна смотреть, как Данте исчезнет под градом пуль. Я собираюсь увидеть, как весь этот огонь и страсть будут уничтожены навсегда.
А затем мы с отцом станем следующими.
Тем временем Джозеп перестал валяться и каким-то образом снова поднялся на колени. Его лицо смертельно бледно, его некогда бледно-голубая рубашка теперь полностью залита красным, но глаза сверкают с новым рвением. Он почувствовал, что что-то планируется, и мужчина собрал в кулак те немногие силы, которые у него остались, чтобы присоединиться к Данте в их последней совместной битве.
То, что происходит дальше, происходит так быстро, что тело Данте превращается в размытое пятно. Не успеваю я опомниться, как двое ближайших к нам мужчин падают и хватаются за свои разинутые глотки, а в руке у него заряженный автомат. Еще пятеро мужчин падают под градом пуль, в то время как остальные отступают, пытаясь сформировать некое подобие ответного удара.
Теперь слышен непрерывный грохот стрельбы и крики. Я вижу, как Данте бросает что-то в сторону Джозефа, а затем ныряет в укрытие за сгоревшим остовом старой машины у входа на склад. Он отводит линию огня от нас.
— Ив, — выдыхает Джозеп, подбегая ко мне и одновременно высвобождая руки из оков. Его лицо искажается новой агонией.
Как, черт возьми, он это сделал?
Я смотрю вниз и вижу нож Данте между его окровавленными пальцами. Каким-то образом он поднимает здоровую руку и разрезает мои путы по неровной дуге, и мы оба падаем на пол скомканной кучей. Кожа Джозепа блестит от пота и крови. Металлический запах насыщает мои чувства и оставляет на бетоне под нами алые следы. Тем временем стрельба перекинулась на причал. Теперь мы совсем одни на складе.
— Будь здесь, оставайся в безопасности, — хрипло говорит Джозеп. — Мне нужно помочь Данте.
— Ты ранен… позволь мне сначала помочь тебе.
Я лихорадочно оглядываюсь в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать в качестве жгута. Ему нужно остановить кровотечение. В то же время я замечаю тень улыбки, мелькающую в уголках рта крутого американца.
— Бывало и похуже, Ив.
— Ну, по-моему, рана выглядит довольно плохо. Вот, дай мне нож.
Он без возражений протягивает мне его. Наклоняясь над ближайшим трупом, я вонзаю лезвие в его черную рубашку и отрываю от нее две длинные зазубренные полосы, стараясь не закричать вслух, когда от моих резких движений его голова поворачивается набок, а безжизненные глаза устремляются на меня.