Сердце беглеца
Шрифт:
Чтобы запихнуть Тайри в клетку, потребовалась подмога еще двоих крепких мужчин. Он содрогнулся, когда за ним захлопнули дверь и заперли ее на замок.
Как зверь, попавший в неволю, он заметался по тесной клетке. Три коротких шага от одного конца до другого. Ничто не мешало ему шагать: в клетке не было ни постели, ни стула, ни даже параши. Взад и вперед, взад и вперед метался Тайри по клетке, чувствуя, как в нем нарастает напряжение. Солнце нещадно нагревало жестяную крышу, и по лицу и спине Тайри ручьями стекал пот. Но он продолжал биться о прутья, как дикое животное, беспокойно шагать по ней туда и сюда, гонимый гневом и жгучей ненавистью к Аннабелле Уэлш, которая разрасталась в нем как злокачественная опухоль.
После захода солнца из темных недр рудников стали появляться другие заключенные. Они шли, тяжело ступая и опустив глаза. Их лица были лишены какого бы то ни было выражения. Длинная шеренга остановилась, и каждый из узников занял свою клетку. Двери за ними закрылись. Замки замкнулись. Рабочий день был окончен.
В ту ночь Тайри не мог уснуть. Клетка была слишком тесной, и ему казалось, что ее железные стены душат его.
Но на следующий день он понял, что бывает еще хуже. С руками и ногами, закованными в цепи, его вместе с дюжинами других рабов погнали к одной из шахт. Шахта была узкой, длинной и освещалась тусклыми фонарями, свисавшими с прогнивших балок. Один из надсмотрщиков указал ему тонкую серебряную жилу и велел долбить, пока серебро не иссякнет. Это была изматывающая работа. Застоявшийся воздух пах плесенью. На руках образовались водяные мозоли. И с каждым ударом кирки ненависть Тайри к Аннабелле росла.
Через неделю его жизнь, уже вошедшая в свою кошмарную колею, начала казаться ему страшнее всех самых страшных ожиданий. Он поднимался с рассветом. Съедал миску кукурузной каши. Удовлетворял естественные потребности. После этого рабов отправляли в шахты. Четырьмя часами позже тощий мальчишка-индеец приносил ему ломоть черного хлеба и миску теплой воды. С наступлением темноты его снова загоняли в клетку. Часом позже толстая мексиканка приносила ему ужин. И это было главным событием дня, единственной приемлемой трапезой за весь день. На рассвете все начиналось сначала.
Раньше Тайри считал, что жизнь в мрачных стенах юмской тюрьмы была самым худшим испытанием, которое может выпасть на долю человека, но он заблуждался. Его тюремная камера по сравнению с тесной клеткой из проволочной сетки казалась дворцом. Пыльный тюремный двор вспоминался ему теперь, как сады Эдема. А охранники в тюрьме Юмы были просто святыми по сравнению с надсмотрщиками.
Тайри уже прожил такой адской жизнью две недели, когда надсмотрщик по имени Лобо остановился возле его клетки.
– Гринго, – позвал надсмотрщик негромко. – Ты не спишь?
– Не сплю.
– Луис сказал мне, что ты знаменитый стрелок. Эс вердад? [12]
– Эс вердад.
– Я тоже хочу стать бандитом и хорошим стрелком. – Лобо гордо выпятил грудь.
– Мои поздравления по этому поводу, – пробормотал Тайри не без сарказма.
– Завтра ты меня поучишь.
– Ничего не выйдет.
– Ты меня поучишь, свинья, – сказал Лобо, – потому что для тебя это единственный шанс не работать на руднике. Завтра ты будешь работать в амбаре. И там я тебя встречу.
12
Это правда? (исп.)
– Как скажешь, – заметил Тайри, не проявив к данной перспективе ни малейшего интереса. Но в сердце его затрепетала надежда. Что угодно, только не рудник!
Лобо сдержал слово, и на следующее утро Тайри разгребал лошадиный навоз. Это была тяжелая работа, и пахло там омерзительно, но все же это было лучше, чем добывать серебро в темных недрах земли. Иногда его ноздри заполнял запах сена, кожи и лошадиного пота. И амбар напомнил ему о ранчо Хэллоранов, на мгновение у него мелькнула мысль о Рэйчел.
Что она сейчас делает и как объясняет себе его исчезновение из тюрьмы? Но тут раздался голос Лобо.
– А теперь, гринго, – скомандовал надсмотрщик, – поучи меня.
– Можно воспользоваться этой пушкой? – спросил Тайри, указывая на «кольт» у правого бедра охранника.
Вместо ответа Лобо выхватил «кольт» из кобуры и выстрелил в бутылку, которую раньше установил на столбе изгороди.
Тайри с отвращением покачал головой:
– И это все, на что ты способен?
– Но ведь я попал. Разве нет? – похвастался Лобо, выпячивая грудь.
– Попал, но, пока ты вытаскивал свою пушку, я мог раз шесть продырявить тебе грудь или живот. Ты должен научиться выхватывать оружие одним махом, одним движением. Нельзя сначала вытаскивать из кобуры «кольт», взводить курок, поднимать револьвер, целиться, потом нажимать на спусковой крючок. Все эти действия должны заключаться в одном-единственном движении.
Лобо скептически взирал на него.
– Покажи мне, – потребовал он, вручая Тайри незаряженный пистолет и кобуру.
Тайри пристегнул кобуру и поднял скованные запястья.
– Тебе придется освободить меня от этого. Лобо с минуту колебался, потом снял ручные кандалы с Тайри.
– Показывай, – сказал надсмотрщик. – Но если ты задумал какую-нибудь глупость, помни: я попал в эту бутылку, а уж в такую крупную мишень, как ты, попаду и подавно.
Тайри, улыбнувшись, уложил пистолет в кобуру.
– Смотри, – сказал он. – Ты должен поставить большой палец позади спускового крючка, когда выхватываешь «кольт» из кобуры. К тому времени ты уже должен знать, куда полетит твоя пуля, понимаешь? Ты это должен знать еще до того, как прицелишься.
Лобо внимательно наблюдал за тем, как Тайри выхватил оружие из кобуры, взвел курок, и отмечал, насколько быстры и ровны его движения. Он видел, как дуло направилось прямо на птичку, сидящую на ветке в десяти ярдах от них. Послышался тихий щелчок.
Кивнув, Лобо засунул револьвер в кобуру, потом выхватил его и выстрелил. Во второй раз он действовал стремительнее, но зато не попал в цель.
Прошел добрый час, прежде чем Лобо сказал, что обучение на сегодня окончено.
– До завтра, гринго, – бросил он через плечо. – Здесь, в то же время.