Сердце для стража
Шрифт:
— Кто тебе такую глупость сказал?
— Ну ты.
— Я такого не говорил. Среди северян встречаются подонки, кто с этой швалью торгует, но их немного. Узнают — свои же прикончат, причем смерть будет необычной.
— А как же тогда?..
— Да мало ли укромных бухточек, куда редко заглядывают, или заросших тростником речушек, куда только малое судно зайти может. Тайком все проворачивают. Не купцы это — контрабандисты. Их даже свои не уважают, потому как те могут у северян не только покупать. Продажей тоже занимаются. Например, чем не товар — информация о планируемых набегах? Отребье, у которого
Нью помолчала, а затем тоном, выдающим крайнюю степень любопытства, задала неожиданный вопрос:
— Дан, а тебя когда сюда посылали, выполняли последнее желание?
— Было дело.
— И что ты попросил?
— Ящик пива, футбол по телевизору и рыжую бабу с большими сиськами.
— А серьезно?
— Неужто не веришь?
— Не-а. Правду давай.
— Телефонный звонок.
— Всего лишь?!
— Ну… сильно раскатывать губу мне не позволяли. Да и секретность. Так что звонить до этого особо не получалось.
— А мне давали. Правда, под присмотром. И даже с родителями виделась. Они думали, что меня лечат по новой методике, секретной.
— И что ты пожелала?
— Театр.
— Сходить в театр?!
— Ну да.
— Необычно…
— Ага. Несовременно.
— Любишь это дело?
— Ну не то что очень люблю. Привыкла с детства. Семья театралов. И вообще почему-то захотелось напоследок. Не просто театр, а посмотреть город, людей. Ну все. По дороге ведь это можно. Ты не представляешь, каким маленьким становится мир, когда ты не можешь передвигаться самостоятельно. И как ценишь то, что позволяют тебе увидеть. Другие позволяют, ведь без них ты просто растение.
— Понимаю. Театр — это так, вроде десерта напоследок. В память о том, что было.
— Ага.
— Меня бы не пустили, так что тебе повезло с выбором.
— Театра в списке того, что можно выбирать, не было.
— Даже список теперь имеется?
— Ага. И человек, который им занимается. Я его первый раз тогда увидела, хотя думала, что всех знаю, кто работает с добровольцами.
— Какой уровень сервиса, кто бы мог подумать… Жаль, я не дожил до ваших времен.
— Список готовят индивидуально под каждого кандидата.
— С ума сойти. И что же тебе предлагали?
— Ну, там всякое было. Разное… Прогулка в хвойном лесу. Смешно… Что за прогулка в кресле? Обед из экзотических блюд. И даже смешно сказать: секс с парнем из мужского стриптиза.
— И чего тут смешного?
— Ниже шеи к тому моменту ничего не чувствовала, со зрением проблемы, со слухом, под капельницей. Эпическая бы вышла дефлорация.
— Да уж, представить страшно… та бы еще ночка выдалась. А я, кстати, чуть ли не плачу. Как же со мной, оказывается, несправедливо поступили… Всего лишь жалкий телефонный звонок выцыганил. А ведь мог бы получить стриптизера.
Нью не выдержала, прыснула. Наверняка сквозь слезы.
— Смейся-смейся. В театр хоть попала?
— Нет. Приступ начался. Совсем плохо. Так и запустили… без выполнения желания.
— Джинн-обманщик… Стоило список городить, если так в итоге вышло.
— Ага.
— Еще и должность придумали этими списками заниматься. Сидит, зарплату получает хрен знает за что.
— А я ему не завидую. Ты бы хотел составлять списки того, что именно этот, конкретный человек может захотеть перед смертью?
Ответ на вопрос не требовался, и я произнес другое:
— Давай все-таки попробуем заснуть.
Глава 11
НАЧИНАЮЩИЙ КОНТРАБАНДИСТ
Спал я плохо. Отмутузили меня хоть и в щадящем режиме, но все равно болезненно. Отдохнуть в таком положении и состоянии на голых досках не у всякого йога получится, а я йогом не был. В общем, когда над головой загрохотали деревянные подошвы тяжелых ботинок и заскрипела поднимаемая крышка люка, не бодрствовал, а пребывал в некоем пограничном состоянии, где сон переплетался с явью. Потому не сразу понял, что в окружающей действительности, прежде незыблемой, начали происходить изменения.
Подняв веки, тут же прищурился. Света из люка лилось мало, но для глаз, часами не видевших ни лучика, это было будто мощный прожектор в упор.
Голос грубый, но без злобы, скорее даже добродушный, вопросил с высоты:
— Дрыхнете? А зря, утречко уже давненько наступило. Пора жрать, да и попить вам не помешает. Или не хотите?
— Не откажусь, — ответил я на это, пытаясь привести зрение в порядок и определить, нельзя ли каким-нибудь образом быстро и без шума вырубить заглянувшего. Не собирался это делать прямо сейчас, не зная обстановки, просто с прицелом на будущее мыслил.
— Ну раз так, то девка пускай наверх поднимается и ведро с собой прихватит. Вернется с питьем и кушаньями вкусными. А ты, говорливый и бойкий, посидишь пока на досках сырых. А то, говорят, прыткий больно, чуть Кобо без глаза не оставил. Был бы он с повязкой — вот умора. Зачем нам еще один кривой в команде, если уже Шнерх Молодой есть. А вдруг их путать начнут? Что тогда? Прям беда, ведь Шнерх в капитанах ходит. Ну, долго ты там, щепка ходячая? Аль ведро поднять не можешь? Ну так старайся, а то совсем слабую если и купят, так только жрецы. Им ведь без разницы, толстый у тебя зад или его вовсе нет. Рожать-то у них не придется. А к серым попасть — дело самое что ни на есть последнее. Их даже поминать лишний раз не принято у приличных людей, особенно к ночи, так что не сильно торопись с этим.
Под этот нескончаемый речитатив Нью поднялась наверх, и крышка люка опять захлопнулась. Но недолго я оставался в одиночестве. Опять загрохотали шаги, лязгнула щеколда, сверху ударило светом.
— Снеси вниз ему миску и чашку, — заявил тот же голос. — А сама наверх поднимайся, в другой трюм тебя переселяем.
— Зачем? — всхлипнула Нью.
— Да не боись ты, не обидят. Негоже тебе с этим охламоном вместе сидеть. Вчера думали, что сильно плох он, перемудрили с тумаками, но гляди ж ты: как быстро очухался. Эвон половину ночи языками трепали, да так чудно, что кто ни слушал, ни единого слова не понял. Прыткий он больно и живучий. А ну как возьмет и попортит тебя? И куда потом девать такое добро? В Альлабу за гроши сдавать? Кому это надо? Мало там, что ли, своих шлюх, чтобы тащить издали, место занимая и корм переводя. Да и сгорела, говорят, Альлаба подчистую. Северяне вконец обнаглели, раз такое удумали. Так что сидеть теперь порознь будете, от плотского греха подальше.