Сердце дьявола
Шрифт:
– Борис Газеев носит очки и мешковатые джинсы.
– Что он делал сегодня с трех до четырех дня, этот твой Борис Газеев?
– Около четырех я видел его в бухгалтерии.
– Был он запыхавшимся, взволнованным, нервничающим?
– Н-нет. Нормальный парень. Сидел себе у окна, скучал.
– Вот видишь. А в начале четвертого «наш» маньяк совершил убийство Галло в саду ЦДРА.
– За час он бы с лихвой успел добраться от Новослободской до Арбата.
– Не сомневаюсь. Допустим, у него все в порядке с нервами. Он убивает девушку, затем спокойно возвращается в контору, садится за стол, жрет
– Он даже глазом не моргнул, – сказал Лева.
– Вот видишь.
– Вы его исключаете?
– Нет. Возможно, он действительно настоящий псих. Настолько настоящий, что ему было плевать на твое появление. Подобная вероятность все же существует. Нет, – серьезно повторил Волин. – Я окончательно исключу сразу четверых, но только когда мы защелкнем наручники на запястьях пятого. Каляев, братья Газеевы, Никитин и Баев. У нас все еще слишком богатый выбор.
– Каляев не подходит под описание.
– И все-таки я хочу удостовериться в его невиновности на сто процентов. К тому же один Каляев погоды не делает. – Волин откинулся на спинку стула, потянулся. – Знаешь что, Лева, поезжай-ка ты домой, ложись спать. Завтра нам предстоит тяжелый день.
– Хорошо, – оперативник поднялся, застегнул курточку. – Во сколько приходить?
– Как сегодня, к восьми.
– Хорошо. Лева направился к двери, и по его фигуре, по тому, как он шел, Волин понял: не хочется ему уходить. Лева предпочел бы остаться и работать, пахать, вкалывать. Как у Стругацких. Понедельник начинается в субботу. Иначе на ушах начинает расти шерсть. Иногда Волин жалел, что в природе существуют такие понятия, как «день» и «ночь».
– Почему ты не сказала мне, что была… э-э-э… в общем, очень близко знакома с Баевым? – серьезно спросил Саша. Пожалуй, даже слишком серьезно. Оперативник стоял посреди единственной комнаты Наташи и, уперев руки в бока, смотрел на девушку. В праведном негодовании, пальто, кашне и носках он выглядел довольно забавно. Поначалу Наташа смотрела на него с легкой улыбкой, но после первого же вопроса, выпаленного Сашей еще с порога, глаза ее стали серьезными, а улыбка мертвой. Она поплотнее запахнула толстый махровый халат, развернулась и ушла в комнату. Оперативник, прыгая на одной ноге, стаскивал туфли, а стащив, направился следом. Полы его пальто развевались, словно мушкетерский плащ. Всю дорогу он матерился сквозь зубы, ругал Наташу, называя ее самыми непристойными словами, выращивая в себе ярость. Слава Богу, в квартире Баева ему быстро удалось справиться с растерянностью. Саша даже удивился тому, насколько сильные чувства он испытал, увидев фотографию обнаженной Наташи. Никогда еще ему не было так досадно и больно. От одной только мысли, что другой мужчина вожделенно и нагло разглядывал по вечерам этот снимок, у Саши что-то переворачивалось в груди. Ему казалось, что его обманули в лучших чувствах, предали, плюнули в душу. Он держался с апломбом собственника – первым признаком слабости.
– Почему ты не рассказала мне о своих отношениях с Баевым? – повторил Саша, чувствуя себя апостолом Петром, разбирающимся с грешником. Наташа, продолжая улыбаться неживой, бесцветной улыбкой, дернула плечом.
– А никаких отношений и не было. Встретились, выпили шампанского.
– Переспали, – не без сарказма заметил Саша.
– Переспали, – легко подтвердила Наташа. – Иногда это случается. Кстати, если ты не в курсе, именно благодаря этой тонкости в отношениях между мужчиной и женщиной на свет появляются дети.
– Да знаю я, как появляются дети! Но почему ты не рассказала мне об этом?
– О чем? О детях или о тонкостях?
– При чем здесь дети? – Саша никак не мог найти нужный тон, подобрать верные слова. Как разговаривать с этой девушкой? Наезженный репертуар «плейбоя» здесь не годился. Да и не в том он пребывал состоянии. На каждую его патетическую фразу тут же следовала ответная оплеуха. – Например, о фотографиях голых женщин у него в спальне? Или, по-твоему, это тоже нормально? Не заслуживает внимания?
– А по-твоему, этот факт обязательно нужно сделать достоянием общественности? Так ты скажи, я книжку напишу: «Фотографии голых баб в спальне моего любовника». Бестселлер.
– Что ты несешь?
– Нет, дорогой, что ты несешь? Почему я должна что-то тебе рассказывать? Какое ты вообще имеешь право говорить со мной в подобном тоне? Я тебе кто? Жена? Невеста? Сестра? Или, может быть, ты – инспектор из отдела по надзору за нравственностью? Ворвался в одиннадцатом часу ко мне домой и задаешь дурацкие вопросы о вещах, абсолютно тебя не касающихся!
– Значит, не касающихся?
– Нет. Моя личная жизнь касается только меня. И я не собираюсь обсуждать ее ни с тобой, ни с кем-либо другим.
– Вот как?
– Да уж, вот так.
– Не собираешься?
– Нет.
– Так. Ладно. Хорошо. Раз так – хорошо. Я не буду разговаривать в «таком» тоне. Я вообще не буду разговаривать.
– Как ты меня напугал. Саша огляделся:
– Где мои туфли?
– В прихожей, – насмешливо ответила девушка.
– Ага. Очень хорошо. Я сейчас вообще уйду. Надену туфли и уйду.
– Счастливого пути.
– Да, я уйду, но ты… ты можешь очень крупно пожалеть! – Саша погрозил ей пальцем. – Учти!
– В самом деле? О чем же?
– Об этом вот.
– О чем «об этом вот»?
– Вот об этом… О своем поведении. – Саша направился в прихожую, но тормознул на пороге, развернулся на сто восемьдесят градусов. – Ничего не хочешь сказать? Нет? – Наташа вдруг засмеялась, прикрыла рот ладонью. – Очень смешно. Прямо обхохочешься.
– Подумать только. Первый раз в жизни у меня такое.
– Какое это «такое»? – подозрительно спросил Саша. – Что конкретно ты имеешь в виду? Объясни-ка.
– Мужчина, о котором я еще вчера знать не знала, приезжает среди ночи, чтобы закатить мне сцену ревности.
– Я? Сцену ревности? – на лице Саши обозначилось искреннее негодование. – Я???
– Ты, – кивнула Наташа.
– Вы, мадам, меня с кем-то путаете.
– Ну конечно. Оперативник с гордостью оскорбленного монарха прошествовал в прихожую. Наташа пошла за ним. Он взялся за ручку финского замка, попытался повернуть, но ничего не вышло. Еще одна попытка. Тщетно.