Сердце и Думка
Шрифт:
— И гораздо лучше.
К вечеру явился Поэт с пуком новых стихотворений своих. Началось новое чтение. Однако ж отец и мать предоставили одной Зое слушать их. Наталья Ильинишна не любила стихов; а Роман Матвеевич, хотя и любил смолоду, да ему казалось, что новейшие поэты — не поэты, а так, ни то ни се: где им поэмы писать!
Несколько дней продолжалось чтение одной драмы в 6-ти картинах, в 5 действиях и, сверх того, еще в нескольких отделениях, с хорами и балетами.
Наталья Ильинишна по пословице «чем бы дитя ни играло, лишь бы не плакало» предоставила Зое
Но Ведьма стережет Зою, как глаз свой. Материнским оком посматривает она на игру сквозь вьюшку. День ото дня ей становится не легче. Однажды, от ужаса, она так свистнула в трубе, что Поэт отскочил от Зои, которая платила ему проигрыш.
— Что это? — спросил он шепотом.
— Это ветер в трубе дует, — отвечала Зоя. Между тем Ведьма успела уже привезти на помеле Нелегкого.
— Ах ты, непршиемный! — говорила она ему, — да ты подшутил надо мной! навязал на шею такого… такого…
— Какого?
— Какого! какого-то книжного: зачитал мою девицу так, что теперь ничем не отчитаешь.
— Пустяки! только стоит взять ей тетрадь его в руки да перелистовать — как раз отчитается… Смотри!
Нелегкий увился около Зои; она взяла тетрадь Поэта, развернула, и глаза ее пробежали по следующему заглавию стихов:
«Моей Юлии в день нашей свадьбы».
Октября. — Года.
Быстро перевернула она листок, вся вспыхнула. В это время Поэт хотел взять ее руку.
— Что это за кольцо у вас на руке? — сказала Зоя, отдернув свою руку.
— Это… это… — отвечал Поэт, несколько смутившись.
— Покажите!
— Это… — проговорил Поэт, снимая кольцо.
Зоя схватила кольцо и взглянула на надпись внутри,
— Это обручальное! — сказала она, перервав слова Поэта. — Вашу жену зовут Юлией? Прекрасное имя! Она также, верно, едет с вами в Одессу? Какие прекрасные стихи написали вы ей в день свадьбы!
Зоя откинула листок тетради, начала читать стихи «Моей Юлии в день нашей свадьбы».
Смущенный Поэт, казалось, что-то говорил, но язык его был безгласен.
— Прекрасные стихи! — повторила Зоя. — Однако ж, кажется, пора пить чай!.. Вы, пожалоста, не уходите до чаю… напейтесь у нас чаю.
И не дав времени собраться Поэту с духом, она вскочила с места и вышла из комнаты.
— У меня голова болит, — сказала она матери, — я пойду в свою комнату; гость остался один в гостиной.
— Один? я пойду посижу с ним, — сказала Наталья Ильинишна.
Она вышла в гостиную, завела с Поэтом разговор о Петербурге; но он, однако ж, не дождался чаю, — его торопило какое-то дело.
Прошел день, другой, третий…
— Что это значит, что не показывается к нам Порфирий Петрович? — спросила Наталья Ильинишна Зою.
— Он, я думаю, уехал в Одессу, — отвечала Зря сухо.
— Как же это — не простившись?
— К чему ж нам его прощанья? что за родной такой?..
— Вероятно, на короткое время?..
— Хоть бы навсегда: мне он надоел своими стихами. Наталья Ильинишна вздохнула.
Сердце Зои, казалось, ожесточилось против всех мужчин без исключения. Она не садилась уже подле окошка. По большой улице никто не проходил и не проезжал, кроме Городничего в квартирную комиссию.
Сердце может только любить и сердиться; Зоя никого не любила, оставалось сердиться на всех вообще.
Городничий, еще во время приезда князя Лиманского, узнав, что он женится на Зое, отложил попечения своего сердца; но продолжал в неделю раз посещать Романа Матвеевича, играть с ним в карты и посматривать иногда на Зою Романовну.
Потом прослышал он, что на Зое женится Полковник, это опять охладило его надежды; но когда уверился он, что все слухи насчет свадеб ложны и в городе остался только он холостой да подполковник Эбергард Виллибальдович, — сердце его возгорелось снова, и он стал посещать Романа Матвеевича чаще, смотреть на Зою пристальнее и даже заговаривать с ней о погоде.
В это самое время поселился в городе какой-то помещик. В городе заговорили про красоту его дочери; эти слухи дошли до Зои, и — в первый раз забилось ее сердце от ревности самолюбия. Зоя не желала знакомиться с ней, однако же желала ее видеть. Нарочно поехала в церковь, чтоб стать на очную ставку и затмить собою новое солнце, — но на Зою уже насмотрелись, а в Эвелину только еще начинали всматриваться. Зоя была прекрасна, а Эвелина мила; взор Зои сыпал горячие искры, был горд, властителен, не поникал ни перед кем; взгляд Эвелины был томен, полон чувства нежного, пленяющего. Сердце Зои во всяком случае должно было принимать с унижением собственного сердца, как великодушный дар; а сердце Эвелины можно было только выменять на свое.
Все засмотрелось на Эвелину; только Городничий, верный и постоянный по чувствам, не изменил удивлению своему к красоте Зои. Он подошел к ней и, по обычаю, почтительно поклонился.
— Это-то прославленная красавица? — спросила она его.
Тон, которым говорят подобные слова, понятен для каждого, кто ищет что-нибудь в вопрошающей и желает угодить ее самолюбию.
— Не знаю как для других, — отвечал он, — а мне она совсем не нравится: в лице нет никакого выражения.
Ответ был по душе Зое, она жаждала наговориться насчет Эвелины; Зое нужен был уже человек, который бы успокоил ее самолюбие, говорил бы ей: Эвелина нехороша, дурна, даже безобразна; в сравнении с вашей красотой, уподобляющейся светилу небесному, красота Эвелины блудящий огонь, без света, без лучей.
— Вы редко бываете у нас, — сказала Зоя Городничему, — приезжайте сегодня на вечер.
Он приехал с восторгом в душе; Зоя сама завела с ним разговор, ласковый, очаровывающий, свела на Эвелину, и — Городничий, увлеченный сравнениями, высказал ей, что нет другой Зои Романовны в целом свете, во всей поднебесной, подлунной и подсолнечной.
— Анна Тихоновна! — вскричал он, прибежав от Романа Матвеевича к жене Стряпчего, — я намерен решительно приступить к делу!..
— К какому?
— Как к какому? неужели вы забыли?