Сердце тьмы и другие повести
Шрифт:
Он был отчасти сбит с толку ее бледным неподвижным лицом, ее большими светлыми фиолетовыми глазами, остановившимися на нем. Она не произнесла ни слова. Она стояла против него, опираясь вытянутой рукой об угол рояля. Другая рука с машинальной настойчивостью терла то место, которого коснулись его губы.
– В чем дело?
– обиженно сказал он.
– Испугал вас? Послушайте: нам с вами не нужно этой ерунды. Ведь вы же не хотите сказать, что вас так испугал один поцелуй... Мне лучше знать... Я не намерен остаться ни с чем.
Он с таким напряжением смотрел в ее лицо, что уже не мог видеть его ясно. Все вокруг него затянулось, дымкой. Он забыл о перевернутом табурете, ударился о него ногой, и, слегка наклонившись, начал вкрадчивым голосом:
– Право же, со мной можно недурно позабавиться. Попробуйте для начала несколько поцелуев...
Больше он не сказал ни слова, потому что голова его испытала ужасное сотрясение, сопровождаемое оглушительным звуком. Фрейя с такой силой размахнулась своей круглой крепкой рукой, что от прикосновения ее открытой ладони к его плоской щеке он повернулся полукругом. Испустив слабый хриплый крик, лейтенант схватился обеими руками за левую щеку, внезапно принявшую темный, кирпично-красный оттенок. Фрейя выпрямилась, ее фиолетовые глаза потемнели, ладонь еще зудела от удара, сдержанная решительная улыбка открыла блестящие белые зубы. Внизу, на тропинке, раздались тяжелые быстрые шаги ее отца. Воинственное выражение исчезло с лица Фрейи, уступив место искреннему огорчению. Ей было жаль отца. Она быстро наклонилась и подняла табурет, словно хотела замести следы... Но что толку? Она заняла прежнее место, легко опустив руку на рояль, прежде чем старик Нельсон поднялся по лестнице.
Бедный отец! Как он будет потрясен! Как рассержен! А потом сколько будет страхов, какое горе! Почему она не была откровенной с ним с самого начала? Его круглые, наивные, изумленные глаза заставили ее сжаться. Но он не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен на Химскирка, который, стоя к нему спиной и все еще держась руками за щеку, сквозь зубы шипел проклятия, мрачно глядя на нее (она видела его в профиль) уголком черного злого глаза.
– Что случилось?
– спросил старик Нельсон в полном недоумении.
Она не ответила ему. Она думала о Джеспере, стоявшем на палубе брига и глядевшем на освещенный бенгало, - и ей было страшно. Счастье, что хоть один из них был на борту. Она желала только одного - чтобы он был за сотни миль. И все же она не была уверена, что действительно этого хочет.
Если бы таинственная сила побудила Джеспера появиться в этот момент на веранде, она развеяла бы по ветру свое упорство, свою решимость, свое самообладание и бросилась бы в его объятия.
– Что такое? Что такое?
– настаивал ничего не подозревающий Нельсон, начиная волноваться.
– Только сию минуту ты играла какую-то пьесу, и...
Фрейя была не в силах говорить, предчувствуя то, что должно произойти, - черный, злой сверкающий глаз ее загипнотизировал. Она только слегка кивнула головой в сторону лейтенанта, словно хотела сказать: "Вот, посмотри на него!"
– Ну да!
– воскликнул старик Нельсон.
– Вижу. Что такое...
Между тем он осторожно приблизился к Химскирку.
Тот, стоя на одном месте, топал ногами и испускал бессвязные проклятия. Позорный удар, разрушенные планы, комизм неизбежного скандала и невозможность отомстить - бесили его до такой степени, что он готов был буквально взвыть от ярости.
– О-о-о!
– вопил он, тяжело шагая по веранде, словно хотел продавить ногой пол.
– А что с его лицом?
– спросил ошеломленный старик Нельсон. Внезапно истина открылась - осенила его наивную голову.
– Боже мой!
– воскликнул он, поняв, в чем дело.
– Живей неси бренди, Фрейя... Так вы этим страдаете, лейтенант? Ужасно, а? Знаю, знаю! Сам, бывало, на стенку лез... И маленькую бутылочку с опием из ящика с лекарствами, Фрейя. Хорошенько поищи... Разве ты не видишь, что у него болит зуб?
И действительно, какое иное объяснение могло прийти на ум простодушному старику Нельсону, видевшему, как лейтенант держится обеими руками за щеку, бросает дикие взгляды, топает ногами и мрачно раскачивается всем телом? Фрейя не шелохнулась. Она наблюдала за Химскирком, украдкой поглядывавшим на нее злобно и вопросительно. "Ага, ты хотел бы выпутаться!" - сказала она себе. Она смело смотрела на него, обдумывая, как поступить. Но соблазн покончить с этим без дальнейших треволнений одержал над ней верх. Она едва заметно кивнула в знак согласия и выскользнула с веранды.
– Живей бренди!
– крикнул старик Нельсон, когда она скрылась в коридоре.
Химскирк облегчил свои чувства внезапным взрывом проклятий вслед девушке на голландском и английском языках. Он бесновался в полное свое удовольствие, бегая по веранде и отбрасывая стулья со своего пути; а Нельсон (или Нильсен), искренно сочувствуя ему при виде этих мучительных страданий, суетился, как старая курица, вокруг своего дорогого (и грозного) лейтенанта.
– Боже мой! Боже мой! Так плохо? Мне-то это хорошо известно. Я, бывало, пугал свою бедную жену. И часто это с вами случается, лейтенант?
Наткнувшийся на него Химскирк с коротким полубезумным смехом отпихнул его плечом. Хозяин пошатнулся, но принял это добродушно: человек вне себя от мучительной зубной боли, конечно, он не вполне вменяем.
– Пойдемте в мою комнату, лейтенант, - настойчиво просил он.
– Прилягте на мою кровать. Мы в одну минуту найдем для вас какое-нибудь успокоительное лекарство.
Он схватил под руку бедного страдальца и нежно подтащил его к самой кровати, на которую Химскирк в приступе ярости бросился с такой силой, что отскочил от матраца на целый фут.
– Бог ты мой!
– воскликнул перепуганный Нельсон и тотчас побежал поторопить с бренди и опием, очень рассерженный тем, что для облегчения страданий драгоценного гостя было проявлено так мало рвения. В конце концов он сам достал эти снадобья.
Полчаса спустя, проходя по коридору, он с удивлением услышал слабые прерывающиеся звуки загадочного происхождения, - нечто среднее между смехом и рыданиями. Он нахмурился; затем направился к комнате своей дочери и постучал в дверь.
Фрейя приоткрыла дверь. Ее чудные белокурые волосы обрамляли бледное лицо и волнами спускались вниз по темно-синему халату.