Сердце тьмы и другие повести
Шрифт:
Эту породу птиц отогнать не так легко, как цыпленка. Одурачен, обманут, завлечен, оскорблен, осмеян... клюв и когти! Зловещая птица! Лейтенант не намерен был стать мишенью насмешек всего Архипелага: он - флотский офицер - получил пощечину от девушки! Могло ли быть, чтобы она действительно любила этого мерзкого торговца? Он старался не думать, но в своем уединении не мог отделаться от впечатлений более нестерпимых, чем мысли. Он видел ее - яркое видение, четкое во всех деталях, пластическое, окрашенное, освещенное, - он видел, как она повисла на шее этого парня. И он закрыл глаза, но сейчас же убедился, что это его не спасет. Потом рядом раздались громкие звуки рояля; он зажал уши пальцами, но без всякого результата. Этого нельзя было вынести... во всяком случае, в одиночестве. Он выскочил из каюты и стал довольно несвязно говорить с вахтенным офицером на мостике, под насмешливый аккомпанемент призрачного рояля.
Наконец остается упомянуть о том, что лейтенант Химскирк, вместо того чтобы продолжать свой путь к Тернату, где его ждали, свернул в сторону и заехал в Макассар, где его прибытия не ждал никто. Очутившись там, он дал какие-то объяснения и сделал какое-то предложение губернатору - или другому должностному лицу - и получил разрешение поступить так, как он считал в данном случае нужным. В результате "Нептун", "окончательно отказавшись от Терната, поплыл на север, придерживаясь гористого берега Целебеса, затем пересек широкие проливы и бросил якорь у низменного берега, неисследованного и немого, поросшего девственными лесами, в водах, фосфоресцирующих ночью, темно-синих днем, с мерцающими зелеными пятнами над подводными рифами. В течение многих дней можно было видеть, как "Нептун" плавно движется взад и вперед вдоль сумрачного берега или стоит на страже близ серебристых устьев широких рукавов, а огромное светлое небо над ним ни разу не потускнело, не затянулось дымкой. Оно потоками заливало землю вечным солнечным сиянием тропиков - тем солнечным сиянием, какое в своем ненарушимом великолепии подавляет душу невыразимой меланхолией, более неотвязной, более тягостной, более глубокой; чем серая тоска северных туманов.
Торговый бриг "Бонито" появился, скользя вдоль темного, одетого лесом мыса, в серебристом устье большой реки. Дыхание воздуха, даровавшего ему способность двигаться, не могло бы поколебать пламя факела. Он выплыл на открытое место из-за покрывала замершей листвы, загадочно молчаливый, призрачно-белый и торжественно скрытый в своем незаметном продвижении; а Джеспер, опершись локтем на снасти и опустив голову на руку, думал о Фрейе. Все в мире напоминало ему о ней. Красота любимой женщины живет в красотах природы. Волнистые очертания холмов, изгибы берега, свободный извив реки - менее гармоничны, чем мягкие линии ее тела, а когда она двигается, легко скользя, грация ее движения вызывает мысль о власти тайных сил, какие управляют чарующими обликами видимого мира.
Мужчины - во власти вещей, и Джеспер был в их власти: он любил свое судно - дом его грез. Он наделил его частицей души Фрейи. Палуба была подножием их любви. Обладание бригом смиряло его страсть ласкающей уверенностью в счастье, уже завоеванном.
Показалась полная луна, ясная и невозмутимая, плывя в воздухе, таком же спокойном и прозрачном, как глаза Фрейи. На бриге не слышно было ни звука.
"Здесь она будет стоять подле меня в такие вечера", - в упоении думал он.
И как раз в этот момент, в этом спокойствии и тишине, под милостивым взглядом полной луны, благосклонной к влюбленным, на море, не тронутом рябью, под небом, не запятнанным ни единым облаком, - словно природа в насмешку приняла свой самый кроткий облик, - канонерка "Нептун", отделившись от темного берега, под сенью которого она стояла, скрытая от всех взглядов, - вынырнула наперерез торговому бригу "Бонито", направляющемуся к морю.
Как только канонерка появилась из своей засады, Шульц, с чарующим голосом, обнаружил признаки странного волнения. С той минуты, как они оставили малайский город в верхнем течении реки, он бродил с угрюмым лицом, исполняя свои обязанности, как человек, угнетенный какой-то навязчивой мыслью. Джеспер обратил на это внимание, но помощник, отвернувшись, словно ему не хотелось, чтобы на него смотрели, стыдливо пробормотал что-то о головной боли и о приступе лихорадки. И должно быть, сильно его трепало, когда он, следуя за своим капитаном, вслух выражал свое недоумение: "Что нужно от нас этому парню?.." Обнаженный человек, стоя на ледяном ветру и стараясь не дрожать, не мог бы говорить более хриплым и нетвердым голосом. Но, должно быть, это была лихорадка - приступ озноба.
– Просто он хочет напакостить, - с невозмутимым добродушием сказал Джеспер.
– Он и раньше пытался это проделывать. Во всяком случае, скоро мы узнаем.
И действительно, вскоре оба судна остановились друг против друга, на расстоянии оклика. Бриг с его красивыми белыми парусами в лунном свете казался призрачным, воздушным. Канонерка, короткая и широкая, с толстыми темными мачтами, обнаженными, как мертвые деревья, поднимающимися к светлому небу этой лучезарной ночи, бросала тяжелую тень на полосу воды между двумя кораблями.
Фрейя преследовала их обоих, как вездесущий дух, словно она была единственной женщиной во вселенной. Джеспер помнил ее настойчивые советы быть осторожным и осмотрительным во всех своих поступках и словах, когда он будет вдали от нее. При этой совершенно непредвиденной встрече он почувствовал на своем ухе самое дыхание этих поспешных увещаний, обычных в последний момент их расставания, услышал последний полушутливый шепот: "Помни, дитя, я бы никогда тебе не простила!.." - сопровождаемый легким пожатием руки, на что он ответил спокойной, уверенной улыбкой. Химскирка Фрейя также преследовала, но по-иному. Шепота он не слышал; перед ним возникали видения. Он видел, как девушка повисла на шее низкого бродяги того самого бродяги, который только что ответил на его оклик. Он видел, как она крадется босиком по веранде, с большими светлыми, широко раскрытыми горящими глазами, чтобы взглянуть на бриг - на этот бриг. Если бы она кричала, сердилась, бранила его!.. Но она просто восторжествовала над ним. Это было все. Завлечен (в этом он был твердо уверен), одурачен, обманут, оскорблен, побит, осмеян... Клюв и когти! Два человека, которых так различно преследовала Фрейя Семи Островов, не могли равняться силой.
В напряженной тишине, похожей на сон, спустившейся на оба судна, в мире, который и сам казался только неясным сном, шлюпка с яванскими матросами пересекла темную полосу воды и подплыла к бригу. Унтер-офицер, белый - быть может, канонир, - поднялся на борт. Это был приземистый человек с круглым брюшком и астматическим голосом. Его неподвижное жирное лицо казалось безжизненным в лунном свете; он шел, растопырив толстые руки, словно был чем-то набит. Его маленькие хитрые глазки блестели, как кусочки слюды. Ломаным английским языком он передал Джесперу приказание явиться на борт "Нептуна".
Джеспер не ждал ничего столь необычайного, но после краткого раздумья решил не проявлять ни досады, ни даже удивления. На реке, откуда он прибыл, было неспокойно в течение нескольких лет, и он знал, что на его поездки туда смотрят с некоторым подозрением. Но его не беспокоило неудовольствие властей, столь устрашавшее старика Нельсона. Он приготовился покинуть бриг, а Шульц последовал за ним к поручням с таким видом, словно хотел что-то сказать, но в конце концов промолчал. Подойдя к борту, Джеспер заметил его помертвевшее лицо. Глаза человека, нашедшего на бриге спасение от последствий своей оригинальной психологии, смотрели на него с немой мольбой.
– В чем дело?
– спросил Джеспер.
– Хотел бы я знать, чем это кончится, - сказал тот голосом, в свое время очаровавшим даже положительную Фрейю. Но куда девался теперь его чарующий тембр? Эти слова прозвучали, как карканье ворона.
– Вы больны, - решительно сказал Джеспер.
– Лучше б я умер!
– последовал неожиданный ответ, вырвавшийся у Шульца под влиянием какой-то таинственной тревоги.
Джеспер пристально посмотрел на него, но не было времени расследовать эту болезненную вспышку лихорадящего человека. По-видимому, он все-таки не бредил, и в данный момент приходилось этим довольствоваться. Шульц метнулся вперед.