Сердечные струны

Пейсли Ребекка

— Теодосия, — прошептал он. — Этот человек…

— Роман, пожалуйста. — Она оглядела кандидата, удовлетворившись внешним видом.

— Как давно вы учительствуете, мистер Пристли? — Четыре года, и зовите меня Мелвином.

Роман угрожающе сдвинул брови.

— Она будет называть вас мистер Пристли, и вам лучше обращаться к ней мисс…

— Роман! — Теодосия повернулась к нему на стуле. — Пожалуйста!

— Лишь пытаюсь учить его учтивости, — объяснил Роман. — Знает тебя меньше пяти минут, а уже хочет обращаться по имени. Бога ради, Теодосия, послушай. Если эти парни не будут тебя уважать, они…

— Это ты меня не уважаешь, — перебила она, отворачиваясь. — Мелвин, пожалуйста, расскажите мне о ваших интересах.

Мелвин скрестил ноги.

— Посмотри на это, Теодосия, — прошептал Роман. — Он сидит, как женщина. Очевидно… ну, ты знаешь. Бьюсь об заклад, что носит розовые подштанники.

Теодосия потянулась, стараясь незаметнее ущипнуть Романа за руку, но в ту же секунду, когда пальцы коснулись его, поняла, что это вовсе не рука.

Вспыхнув, резко отстранилась.

Роман снова наклонился к ней.

— Если хочешь меня, скажи прямо: буду стараться, но вначале избавься от Мелвина.

Теодосия почувствовала, что в комнате невыносимо жарко.

— Ваши интересы, Мелвин?

Мужчина напротив в задумчивости потер подбородок.

— Много читаю, особенно люблю философию.

— Философию? — девушка наклонилась вперед. — Какого-нибудь конкретного философа?

От Романа не укрылось, как взгляд Мелвина опустился на уровень груди Теодосии, и ему стало ясно, что ублюдку открылся полный обзор дразнящей ложбинки. Положив ей руку на плечо, постарался вернуть в прежнее положение.

— Ты ссутулилась. Разве никто не говорил, что так можно скривить позвоночник?

— Нравится Аристотель, — объявил Мелвин, озадаченный тем, что компаньон Теодосии продолжает что-то шептать. — Простите, сэр, но вы, случайно, не обо мне?

Роман вскинул одну черную бровь.

— Вообще-то, да. Назовите среднее имя Аристотеля.

— Среднее имя? — переспросил учитель, снова пробежав пальцами по усам.

— Роман, — пробормотала Теодосия, — Аристотель родился в 384 году до нашей эры, а в то время людям не давали средних…

— Я тебя ни о чем не спрашиваю, Теодосия, — прервал он. — Жду ответа Мелвина.

— У Аристотеля не было среднего имени, сэр, — констатировал Мелвин.

— Да? — Роман встал, скрестив руки на груди. — Это показывает, как глубоко вы знаете. Уходите.

Теодосия опустила голову. Опершись руками о колени, она изо всех сил старалась сохранять самообладание.

— Роман, — спросила она, поднимая голову, — какое было у Аристотеля среднее имя? От Романа не ускользнул самодовольный взгляд, промелькнувший на лице Мелвина. Отчаянно пытаясь придумать какое-нибудь подходящее среднее имя для Аристотеля, он оглядел комнату и заметил картину и подпись художника в правом углу.

— Эгберт, — твердо заявил он, разобрав имя. — Его среднее имя Эгберт, а сокращенно — Эгги. Не многие знают его, так как это один из тех редких фактов, которые затерялись на страницах истории, и поскольку вы не ответили, уходите.

Теодосия на секунду закрыла глаза, затем посмотрела в упор на него.

— Роман, Эгберт — англосаксонское имя. Аристотель же — грек.

— Его отец был родом из Англосаксонии, — последовал быстрый ответ Романа.

— Сэр, — начал Мелвин. — Слово «англосаксонский» относится не к месту проживания, а к германскому народу, завоевавшему Англию в четырнадцатом веке нашей эры и образовавшему правящий класс, который оставался вплоть до норманнского завоевания. Англосаксом называется лицо, чьи предки были англосаксами, или белая нация, говорящая по-английски.

Уловив мрачное настроение Романа, Теодосия поднялась и встала впереди него.

— Мелвин, давайте встретимся завтра. Хотелось бы продолжить беседу. Вместе позавтракаем?

— Это доставит мне большое удовольствие, Теодосия. — Мелвин встал. — Приду завтра в семь тридцать. Надеюсь, не слишком рано, поскольку в девять должен быть в школе.

Теодосия наклонила голову.

— Семь тридцать. Прекрасно.

— Приятного вечера вам обоим. — Мелвин вышел из комнаты.

В ту же секунду, как дверь захлопнулась, Теодосия обратилась к Роману.

— Эгберт, Роман? Эгберт?

Не говоря ни слова, он прошел через комнату и исчез за перегородкой.

Теодосия последовала было за ним, но внезапно остановилась, увидев его галстук и рубашку, перелетевшую через ширму.

— Роман, ты собираешься купаться?

— Да. Хочешь присоединиться?

Она, как могла, пыталась не обращать внимания на приливы потока тепла, вызванного его приглашением.

— Уже купалась в той воде, которая налита в ванне. Если тебе так захотелось освежиться, пошли за чистой.

— Ты ведь не накапливаешь грязь на своей персоне, а лишь становишься немного запыленной. Разве не так ты мне объясняла?

— Да, но…

— Значит, эта вода достаточно чистая для меня. — Он стянул с себя сапоги. Теодосия услышала, как они упали на пол, и решила — пока Роман за ширмой — переодеться в ночную рубашку.

— Роман, почему ты так вел себя с Мелвином Пристли? — спросила она, раздеваясь.

— Не хочу, чтобы хоть один волосок его усов приблизился к тебе, — спокойно ответил он.

— Роман?

Он стянул чулки, расстегнул пояс и повесил его на верхнюю перекладину ширмы.

— Роман, совершенно очевидно, что тебе не понравился Мелвин, — заявила Теодосия, доставая ночную рубашку из ящика комода. — Я, однако, нахожу его вполне достойным и интеллигентным джентльменом и уверена, что завтра ты будешь того же мнения.

Он снял штаны.

— Ты меня слушаешь?