Сердечные струны
Шрифт:
— Буду раскачиваться на ногах, — сообщил он. — Сиди спокойно.
Он раскачивался взад и вперед, звуки хрустящих листьев и его тяжелого дыхания наполнили тишину ночи, но вскоре ему удалось перенести вес двух тел вперед и встать.
— Удивительно, как эти тибетцы вообще еще способны заниматься любовью после того, как поднимутся со своими женщинами, висящими у них на шее.
Теодосия улыбнулась.
— Пока ты раскачивался, я думала о средствах, которые они, возможно, используют для достижения этого положения. Женщина, вероятно, ложится спиной
— И ты говоришь это теперь. Мы могли бы воспользоваться повозкой, чтобы сделать так. Какая польза от твоей гениальности, если ты не подсказываешь вовремя? — Повернув голову сначала в одну, потом в другую сторону, он поцеловал обе ее лодыжки.
Почувствовав, как его разбухшая плоть зашевелилась внизу ее спины, она шепнула: — Люби меня, Роман, Ее просьба и необычная поза придали ему силы.
Подняв ее выше, он попытался расположить ее так, чтобы опустить прямо на затвердевшую мужественность.
Но не видя, что делает, почувствовал, что его «копье страсти» скользнуло по ногам Теодосии и оказалось на животе.
Она глянула вниз и улыбнулась.
— Промахнулся.
— Проклятие, не вижу! А так как держу тебя обеими руками, то не могу чувствовать, что делаю: все равно, что пытаться попасть в бычий глаз с завязанными глазами и связанными за спиной руками.
— Помогу тебе, о несчастный, — пропела Теодосия. Она убрала правую руку с его шеи и твердо ухватила его пульсирующее возбуждение. — Подними еще раз.
Когда он сделал так, как она просила, Теодосия справилась со своей задачей.
— О! — мягко вскрикнула она. Спрятав лицо в густой массе чернильных волос, струящихся по его плечу, она сосредоточилась на чудесном ощущении, заполнившем ее целиком. — О, Роман.
Он не мог ответить. Стиснув зубы, пытался сдержать удовольствие: она приняла его всего и так глубоко, что чувствовалась ее матка — самое потрясающее ощущение, которое когда-либо испытывал.
Осторожно, боясь причинить боль, начал двигаться, одновременно поднимая и опуская Теодосию.
Осторожность, которую он сохранял всегда, казалась излишней.
— Роман, пожалуйста. — Подняв голову с его плеча, прижалась к его губам и проникла языком глубоко в его рот.
Ее страсть освободила его от всяческого беспокойствами он погрузился в нее, давая выход яростному желанию.
И вдруг затих, услышав хрустящий звук. О Боже, неужели он или Теодосия сломали что-нибудь жизненно важное?
— Что-то сломалось. Твое или мое? Несмотря на томление — чувственная вершина наслаждения приближалась — Теодосия не удержалась от смеха. Роман крепко держал ее, вздрагивающую в его руках — и эти конвульсивные встряски не только мешали держать равновесие, но и вызывали беспокойство о безопасности и благополучии крайне уязвимых мужских органов. Он поднял Теодосию выше и почувствовал, что выскользнул из ее глубин, и новая волна смеха сотрясла ее.
— Ради всего святого, Теодосия, прекрати…
Конец фразы остался непроизнесенным, он споткнулся о выступающий корень дерева и полетел на землю, успев развернуться, и приземлился на спину, уберегая Теодосию от повреждений. Испугавшись, она перестала смеяться.
— Ты ушибся? — спросила она, сидя у него на животе.
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить дыхание.
— Шутишь? — выдавил он. — Падение на спину через корень дерева, да вместе с тобой — такое приятное ощущение, что можно повторить.
Его шутка убедила, что с ним ничего не случилось. Она легла на него всем телом.
— Роман, — начала она, не сдерживая улыбки. — Хрустящий звук, который ты услышал, издала сухая ветка, на которую ты наступил. Теперь жалею, что засмеялась, но когда ты спросил, не сломал ли кто-то из нас что-нибудь, не могла удержаться — это было настолько… ты был так серьезен, что я…
Он увидел, как смех снова заискрился в ее глазах, и на этот раз рассмеялся вместе с ней. Нежно прижимая к себе, смеялся, и не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь так веселился.
— Роман, — прошептала Теодосия, когда наплыв веселья, наконец, утих. — Закончим то, что начали.
Он вскинул бровь.
— А нельзя ли это сделать по-американски? Она улыбнулась.
— Да, Роман, конечно.
Он погрузил пальцы в ее волосы и вглядывался, словно сегодня наступил последний день, когда он видел ее. Охваченный нежнейшими чувствами, перекатил на спину и накрыл своим телом.
Теодосия упивалась любовью. Он доставлял наслаждение так нежно, неторопливо и сладостно, что ее счастье казалось настолько всепоглощающим, что на глазах выступили слезы.
А когда они насытились друг другом и он ласково прижимал ее к своему теплому и сильному телу, Теодосия глядела на пламя костра, предаваясь воспоминаниям, каждое из них сохраняло единственную правду, нашедшую место в глубине ее сердца, пока она, наконец, не распознала то незнакомое чувство, которое прежде ускользало от нее.
Теодосия убедилась, что это чувство родилось давно, в тот день, когда впервые почувствовала на себе этот мерцающий сапфировый взгляд.
Она полюбила Романа Монтана.
ГЛАВА 18
Лето уже уступало свои права осени, но Теодосия все еще ничего не говорила о свой любви Роману, хотя он казался безмерно счастливым, однако ни разу не заговорил о своих чувствах, и она предпочитала скрывать их.
Когда открылся и второй секрет, стало ясно, что таиться дальше не имеет смысла — об этом свидетельствовала более чем месячная задержка.
Она зачала ребенка Романа.
Только бы Роман отвечал взаимностью. Эта единственная мысль возникала каждый раз, когда Теодосия оказывалась в его объятиях. Если бы женился на ней, отвез на свое ранчо и дал еще с дюжину детей, она бы и думать забыла о докторе Уоллэби и выбросила бы из головы бразильские исследования.