Серебряные слезы
Шрифт:
– Но ведь вы, как потом оказалось, были правы... – удивленно сказала я. – Тем более что доктора...
– Да черт с ними, с докторами! – Брусникин вдруг понизил голос до шепота, и лицо у него стало какое-то странное, отстраненное. – Ты веришь в мистику? Нет? Правильно делаешь, я тоже не верю. Ну, почти не верю... Но мне кажется, что если б я не сказал тогда твоей матери этих слов, то все в моей жизни было бы по-другому. Ты бы оказалась моей дочерью, она бы не умерла, мы жили бы с ней счастливо до сих пор...
– Но это...
– Не перебивай
Я хотела обидеться на Брусникина – за маму, за то, что он так жестоко о ней говорил, но не смогла. Наверное, потому, что мне было очень его жаль.
– Вы совсем не никчемный – у вас замечательная работа, Геннадий, вы художник...
– Рисовать портреты всяких надутых идиотов на заказ, не замечать у старух морщин, а мужчинам выписывать чрезмерно развитые челюсти... Ты знаешь, некоторые так и просят – сделайте мне челюсть, чтобы как у Шварценеггера. Посмотри на эти портреты – мужественность, которой никогда не было, женственность, которая давно исчезла...
– Мама тут ни при чем, – сурово произнесла я. – Сходите к психоаналитику. Рисуйте для души, а не на заказ.
Он посмотрел на меня с удивлением, словно в первый раз увидел, и неожиданно рассмеялся:
– О-о, а барышня-то у нас суровая... Неужели в маменьку?
– Нет, – буркнула я.
– Лиза, Лиза... Не сглазь остаток моей жалкой жизни, не такой уж я и негодяй...
– Лучше скажите, что за друг? – перебила его я.
– Какой друг?
– Вы сказали, что у вас был друг, к которому вы ревновали мою маму. Не исключено, что именно он и есть мой отец.
– А, Жора... Его звали Жорой. Георгием. Говорю в прошедшем времени, потому как не знаю, где он сейчас и что с ним. Сто лет не виделись. Но был он тот еще Казанова... Дочка у него росла от первого брака, и с подругой твоей матери он шуры-муры крутил...
– С Алисой?
– Да, кажется, именно так звали ту особу. Не понимаю, что Жорка в ней нашел?
– Что вы такое говорите! – возмутилась я. – Я с Алисой недавно встречалась – очень милая женщина, стильная, ни о ком плохо не говорит...
– Она не женщина, она картина. Сама себя нарисовала. Портрет, а не живой человек. Наверное, до сих пор такой и осталась...
– А вы уверены, что между мамой и этим вашим другом... Георгием... действительно что-то было? Алиса ничего такого мне не говорила.
– Да было, было!.. Я же видел, как он на нее смотрел, на маму твою то есть! Хотя... да нет, я уверен!
Я была в полной растерянности. С Брусникиным все ясно: он не мой отец. А теперь вот еще какой-то Георгий появился...
– Дайте мне его координаты, – сухо попросила я.
– Что, и его на вшивость проверить хочешь? Ладно, дам тебе один старый
Я собралась уходить, и Брусникин пошел меня провожать. Он мне по-человечески понравился, и, честно говоря, я бы обрадовалась, если бы он оказался моим отцом.
– Знаешь что, Лиза... – сказал он мне на прощание, когда мы стояли у метро. Дождь уже кончился, и черный мокрый асфальт отражал свет от машин и рекламных огней, отчего казался разрисованным яркими пятнами, – ты заходи ко мне. Нет, правда – я портрет твой нарисую. Бесплатно!
– Мерси.
– Да что «мерси» – ты на самом деле заходи! Я ведь совсем один, а ты... ты мне вроде как дочка!
– Сумасшедшая... – вздохнула Аглая, выслушав мой рассказ о второй попытке разыскать отца, и поправила на носу очки. – Я тебе говорила – никакого толку от твоей ностальгии не будет. И тот не отец, и другой... Очнись, Лизавета! Да нужен ли он тебе, этот отец, – у тебя скоро свои дети будут!
– Наверное, ты права, – вздохнула я. – Я брошу поиски. А то чем дальше, тем хуже – все почем зря ругают мою бедную покойную мамочку. Ты не представляешь, я такого про нее наслушалась...
– Вот-вот! Меньше знаешь, лучше спишь!
Мы стояли у окна в дальнем конце институтского коридора.
Мимо энергичной пружинящей походкой проходил Викентий.
Заметив нас, он подошел, положил руки нам на плечи.
– Ну, что делаем, девушки? Бездельничаем?
– Природой любуемся, Викентий Петрович, – примерным голосом произнесла Аглая. – Почти зима... У нас «окно» сейчас.
– У них «окно», и они смотрят в окно... – промурлыкал Викентий.
Аглая деликатно прыснула.
– Да, вот что я хотел спросить... – встрепенулся Викентий. – А будет ли на вас, моя дорогая, настоящий свадебный наряд? А то нынче, я слышал, такие вещи не в моде...
– Почему же, Викентий Петрович! – возразила я. – Обязательно будет! Как же без него...
– И когда же сие торжественное мероприятие – позвольте уточнить?
– В конце января.
– Ну да, в конце января... Что ж, это замечательно. Но про работу забывать тоже не стоит, – продолжил Викентий. – Как, Елизавета Аркадьевна, ваш научный труд поживает? Двигается дело?
– Еще как двигается! – ответила я.
– Нет-нет, что ты... Это теперь будет наша тайна! – с энтузиазмом воскликнула Дуся.
«Какое же она все-таки еще дитя... – с умилением подумал он. – Она играет в любовь, точно в игру, и тайна приводит ее в восторг!»
К вечеру неожиданно приехал Кирилл Романович. Дуся висела на нем, будто обезьянка, и решительно не желала отходить от отца. Она болтала с ним, смеялась и шептала что-то на ухо... Несколько раз Андрей обмирал от ужаса: ему казалось, она готова открыть их тайну.