Серебряный орел
Шрифт:
— Первый получит корону муралис, верно? — спросил кто-то.
Все, кроме двух женщин, рассмеялись.
Секунд заметил их растерянность.
— Это золотой венец, которым награждают того, кто первым взойдет на стену.
— А нам что делать? — спросила Фабиола, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно спокойнее.
Доцилоза придвинулась к своей хозяйке и крепко стиснула ее ладонь. Рядом молча стоял Секст.
Увидев решимость женщин, Секунд улыбнулся.
— Мы построимся небольшим клином. Такой удар мало кто выдержит. Уж конечно, не эти псы.
— У нас
Однорукий ветеран взглянул на нее с уважением.
— Не тревожься. Вы обе будете в середине.
— А как насчет тех, что сзади?
— Мы оторвемся от них. Если уложим многих, они не осмелятся сражаться. Ну а если дела пойдут худо… Тут недалеко, за рощицей, есть деревушка, в которой мы сможем укрыться.
— Сможем? — с сомнением переспросила Фабиола.
— Если боги улыбнутся нам, — пожал плечами Секунд.
— А как же рабы?
Секунд скорчил гримасу.
— Они не обучены и безоружны. Придется им выбираться самим.
— У нас нет оружия для вас. Спасайтесь, как можете, — приказала Фабиола четверым рабам. — Когда мы пойдем в атаку, бегите в лес. Если повезет, вас не найдут. И постарайтесь вернуться в Рим, в дом Брута.
Двое печально кивнули, двое молча взглянули на нее.
Потом хозяйка и служанка посмотрели друг на друга; лицо Доцилозы выдавало полную растерянность.
В щиты стоявших впереди ветеранов ударилось еще несколько стрел.
— Дайте мне кинжал, — вдруг потребовала Доцилоза.
— Вот это сила духа! — усмехнулся Секунд.
Один из его людей вынул из-за пояса пугио и, рукоятью вперед, протянул кинжал Доцилозе.
Медлить они не стали. Прикрыв лица так, что над щитами торчали лишь гребни бронзовых шлемов, ветераны вышли из-под защиты носилок. Фабиола и Доцилоза следовали за ними, Секст держался сбоку. Рябой легионер встал первым, остальные образовали стороны клина. Секст и женщины расположились за их спинами, а Секунд и раненый ветеран прикрывали тыл.
Сидевшие в засаде разбойники поняли, что сейчас произойдет. Они испуганно завопили и принялись стрелять чаще.
— Вперед! — крикнул Секунд.
Хлюпая по грязи, ветераны сорвались с места.
По ровной земле удалось пробежать лишь двадцать шагов, а потом они оказались на завале. Теперь всем приходилось смотреть под ноги, и скорость движения клина сразу снизилась. Фабиола думала лишь о том, чтобы не споткнуться, понимая, что упасть — значит погибнуть.
— Не останавливаться! — кричал Секунд. — Вперед!
Перебираясь через поваленные деревья, торчащие ветки которых рвали одежду и цеплялись за ноги, ветераны стремились к завалу. Они подошли уже так близко, что даже в полутьме отчетливо видели лица врагов. Фабиола успевала не только смотреть себе под ноги и поддерживать спотыкавшуюся Доцилозу, но и посматривать на громко кричавших разбойников, стараясь понять, доводилось ли ей видеть кого-нибудь из них прежде.
На ветерана с рябым лицом, возглавлявшего клин, кинулись сразу двое. Первому достался удар шипом щита в лицо, и он упал, заходясь в крике. Второй, более осторожный, отскочил в сторону и, нагнувшись, попытался рубануть легионера по ногам кривым ножом. Но воин, шедший вторым, успел всадить гладиус в грудь разбойника. Камни обагрились кровью. Двое нападавших вышли из строя.
Клин медленно двигался вверх по завалу. Стрелы и булыжники отскакивали от щитов. Еще несколько головорезов налетели на ветеранов, но те уложили их умелыми ударами мечей. Необязательно убивать врагов, достаточно покалечить, поняла Фабиола. Тот, кому клинок гладиуса вскроет живот или глубоко рассечет мышцы на руке или ноге, не будет представлять опасности. Фабиола проникалась все большим почтением к своим спутникам и чувствовала, как в ней мало-помалу возрождается надежда. Происходившее было ужасно, она раньше и представить себе такого не могла. Зато теперь она поняла, как легионеры, выстроившись таким острым клином, пробивались через вражеские войска в сражениях.
А потом удача изменила им.
Головорез с длинными сальными волосами атаковал самого низкорослого из ветеранов, шедшего с левой стороны клина, и тот оступился на каменной осыпи. Падая, он все же успел ткнуть негодяя мечом в грудь, но при этом сбил с ног своего товарища, находившегося по левую руку от него. О того, в свою очередь, споткнулся один из замыкавших строй, и клин распался. Будь ветеранов побольше, они, вероятно, смогли бы помочь друг другу подняться и вновь собраться вместе, но сейчас просто не хватало народу. Тяжелые скутумы стали служить не защитой, а помехой, так как мешали быстро подняться, оставляя упавшего полностью во власти противника. С торжествующими воплями разбойники кинулись на внезапно сделавшихся практически беспомощными троих ветеранов и принялись тыкать в них своим оружием, как мальчишки, протыкающие палками нап а давшие с деревьев яблоки.
Глаза Фабиолы широко раскрылись от ужаса. Теперь никто не стоял между нею и разбойниками; она ясно видела лица тех, кто находился ближе. Фабиола так и не узнала ни одного, но нападавших было по меньшей мере шестеро. Еще несколько человек атаковали ветеранов с другой стороны. И тут ее сердце замерло. Шагах в двадцати она увидела человека, который, к великому ее горю, был ей знаком. Он размахивал длинным копьем и указывал разбойникам, что делать. Коренастая фигура, серебряные браслеты, на щеке четыре длинные царапины, покрытые еще не отвалившимися струпьями, — оставленные ее собственными ногтями. Это мог быть только он. Сцевола.
Их взгляды встретились.
Сцевола сделал непристойный жест и нагло ухмыльнулся.
— Нашему прошлому свиданию помешали! — крикнул он.
Фабиолу затошнило.
— Хозяйка, надо бежать! — прошипела ей прямо в ухо Доцилоза. — Ничего другого не остается.
Фабиола покорно повиновалась.
Секунд и один из оставшихся на ногах ветеранов обернулись и попытались закрыть разрыв, оставленный их неудачливыми товарищами. Секст тоже бросился вперед и зарубил гладиусом одного из осмелевших головорезов. Секунд нанес мощный удар щитом в грудь другому, и тот отлетел на своих приятелей.