Серебряный век. Лирика (сборник)

Коллектив авторов

Блоку

1

Один, один средь гор. Ищу Тебя. В холодных облаках бреду бесцельно. Душа моя скорбит смертельно. Вонзивши жезл, стою на высоте. Хоть и смеюсь, а на душе так больно. Смеюсь мечте своей невольно. О, как тяжел венец мой золотой! Как я устал!.. Но даль пылает. Во тьме ночной мой рог взывает. Я был меж вас. Луч солнца золотил причудливые тучи в яркой дали. Я вас будил, но вы дремали. Я был меж вас печально-неземной. Мои слова повсюду раздавались. И надо мной вы все смеялись. И я ушел. И я среди вершин. Один, один. Жду знамений нежданных. Один, один средь бурь туманных. Всё как в огне. И жду, и жду Тебя. И руку простираю вновь бесцельно. Душа моя скорбит смертельно.

2

Из-за дальних вершин показался жених озаренный. И стоял он один, высоко над землей вознесенный. Извещалось не раз о приходе владыки земного. И в предутренний час запылали пророчества снова. И лишь света поток над горами вознесся сквозь тучи, он стоял, как пророк, в багрянице, свободный, могучий. Вот идет. И венец отражает зари свет пунцовый. Се – венчанный телец, основатель и Бог жизни новой.

3

Суждено мне молчать. Для чего говорить? Не забуду страдать. Не устану любить. Нас зовут без конца… Нам пора… Багряницу несут и четыре колючих венца. Весь в огне и любви мой предсмертный, блуждающий взор… О, приблизься ко мне – распростертый, в крови, я лежу у подножия гор. Зашатался над пропастью я и в долину упал, где поет ручеек. Тяжкий камень, свистя, неожиданно сбил меня с ног – тяжкий камень, свистя, размозжил мне висок. Среди ландышей я – зазиявший, кровавый цветок. Не колышется больше от мук вдруг застывшая грудь. Не оставь меня, друг, не забудь!.. 1901–1903

Бальмонту

1

В золотистой дали облака, как рубины, – облака, как рубины, прошли, – как тяжелые, красные льдины. Но зеркальную гладь пелена из туманов закрыла, и душа неземную печать тех огней – сохранила. И, закрытые тьмой, горизонтов сомкнулись объятья. Ты сказал: «Океан голубой еще с нами, о братья!» Не бояся луны, прожигавшей туманные сети, улыбались – священной весны все задумчиво грустные дети. Древний хаос, как встарь, в душу крался смятеньем неясным. И луна, как фонарь, озаряла нас отсветом красным. Но ты руку воздел к небесам и тонул в ликовании мира. И заластился к нам голубеющий бархат эфира.

2

Огонечки небесных свечей снова борются с горестным мраком. И ручей чуть сверкает серебряным знаком. О поэт – говори о неслышном полете столетий. Голубые восторги твои ловят дети. Говори о безумье миров, завертевшихся в танцах, о смеющейся грусти веков, о пьянящих багрянцах. Говори о полете столетий. Голубые восторги твои чутко слышат притихшие дети. Говори…

3

Поэт, – ты не понят людьми. В глазах не сияет беспечность. Глаза к небесам подними: с тобой бирюзовая Вечность. С тобой, над тобою она, ласкает, целует беззвучно. Омыта лазурью, весна над ухом звенит однозвучно. С тобой, над тобою она. Ласкает, целует беззвучно. Хоть те же всё люди кругом, ты – вечный, свободный, могучий. О, смейся и плачь: в голубом, как бисер, рассыпаны тучи. Закат догорел полосой, огонь там для сердца не нужен: там матовой, узкой каймой протянута нитка жемчужин. Там матовой, узкой каймой протянута нитка жемчужин. 1903

Солнце

Автору «Будем как Солнце»

Солнцем сердце зажжено Солнце – к вечному стремительность. Солнце – вечное окно в золотую ослепительность. Роза в золоте кудрей. Роза нежно колыхается. В розах золото лучей красным жаром разливается. В сердце бедном много зла сожжено и перемолото. Наши души – зеркала, отражающие золото. 1903

Путь к невозможному

Мы былое окинули взглядом, но его не вернуть. И мучительным ядом сожаленья отравлена грудь. Не вздыхай… Позабудь… Мы летим к невозможному рядом. Наш серебряный путь зашумел временным водопадом. Ах, и зло, и добро утонуло в прохладе манящей! Серебро, серебро омывает струей нас звенящей. Это – к Вечности мы устремились желанной. Засиял после тьмы ярче свет первозданный. Глуше вопли зимы. Дальше хаос туманный… Это к Вечности мы полетели желанной. 1903

Образ вечности

Бетховену

Образ возлюбленной – Вечности – встретил меня на горах. Сердце в беспечности. Гул, прозвучавший в веках. В жизни загубленной образ возлюбленной, образ возлюбленной – Вечности, с ясной улыбкой на милых устах. Там стоит, там манит рукой… И летит мир предо мной – вихрь крутит серых облак рой. Полосы солнечных струй златотканые в облачной стае горят… Чьи-то призывы желанные, чей-то задумчивый взгляд. Я стар – сребрится мой ус и темя, но радость снится. Река, что время: летит – кружится… Мой челн сквозь время, сквозь мир помчится. И умчусь сквозь века в лучесветную даль… И в очах старика не увидишь печаль. Жизни не жаль мне загубленной. Сердце полно несказанной беспечности – образ возлюбленной, образ возлюбленной – – Вечности!.. 1903

Жертва вечерняя

Стоял я дураком в венце своем огнистом, в хитоне золотом, скрепленном аметистом – один, один, как столб, в пустынях удаленных, – и ждал народных толп коленопреклоненных… Я долго, тщетно ждал, в мечту свою влюбленный… На западе сиял, смарагдом окаймленный, мне палевый привет потухшей чайной розы. На мой зажженный свет пришли степные козы. На мой призыв завыл вдали трусливый шакал… Я светоч уронил и горестно заплакал: «Будь проклят, Вельзевул – лукавый соблазнитель, – не ты ли мне шепнул, что новый я Спаситель?.. О проклят, проклят будь!.. Никто меня не слышит…» Чахоточная грудь так судорожно дышит. На западе горит смарагд бледно-зеленый… На мраморе ланит пунцовые пионы… Как сорванная цепь жемчужин, льются слезы… Помчались быстро в степь испуганные козы. 1904

Поэт

Ты одинок. И правишь бег Лишь ты один – могуч и молод – В косматый дым, в атласный снег Приять вершин священный холод. В горах натянутый ручей Своей струею серебристой Поет – тебе: и ты – ничей – На нас глядишь из тучи мглистой. Орел вознесся в звездный день И там парит, оцепенелый. Твоя распластанная тень Сечет ледник зеркально-белый. Закинутый самой судьбой Над искристым и льдистым пиком, Ты солнце на старинный бой Зовешь протяжным, вольным криком. Полудень: стой – не оборвись, Когда слетит туманов лопасть, Когда обрывистая высь Разверзнет под тобою пропасть. Но в море золотого льда Падет бесследно солнце злое. Промчатся быстрые года И канут в небо голубое. 1904 Москва

ВЕСЕЛЬЕ НА РУСИ

Как несли за флягой флягу – Пили огненную влагу. Д’накачался – Я. Д’наплясался – Я. Дьякон, писарь, поп, дьячок Повалили на лужок. Эх – Людям грех! Эх – курам смех! Трепаком-паком размашисто пошли: – Трепаком, душа, ходи-валяй-вали: Трепака да на лугах, Да на межах, да во лесах – Да обрабатывай! По дороге ноги-ноженьки туды-сюды пошли, Да по дороженьке вали-вали-вали – Да притопатывай! Что там думать, что там ждать: Дунуть, плюнуть – наплевать: Наплевать да растоптать: Веселиться, пить да жрать. Гомилетика, каноника – Раздувай-дува-дувай, моя гармоника! Дьякон пляшет – – Дьякон, дьякон – Рясой машет – – Дьякон, дьякон – Что такое, дьякон, смерть? – «Что такое? То и это: Носом – в лужу, пяткой – в твердь…» …………………………………………………………… Раскидалась в ветре, – пляшет – Полевая жердь: – Веткой хлюпающей машет Прямо в твердь. Бирюзовою волною Нежит твердь. Над страной моей родною Встала Смерть. 1906 Серебряный Колодезь

«Пока над мертвыми людьми…»

Пока над мертвыми людьми Один ты не уснул, дотоле Цепями ржавыми греми Из башни каменной о воле. Да покрывается чело, – Твое чело, кровавым потом. Глаза сквозь мутное стекло – Глаза – воздетые к высотам. Нальется в окна бирюза, Воздушное нальется злато. День – жемчуг матовый – слеза – Течет с восхода до заката. То серый сеется там дождь, То – небо голубеет степью. Но здесь ты, заключенный вождь, Греми заржавленною цепью. Пусть утро, вечер, день и ночь – Сойдут – лучи в окно протянут: Сойдут – глядят: несутся прочь. Прильнут к окну – и в вечность канут. 1907 Петровское

Русь

Поля моей скудной земли Вон там преисполнены скорби. Холмами пространства вдали Изгорби, равнина, изгорби! Косматый, далекий дымок. Косматые в далях деревни. Туманов косматый поток. Просторы голодных губерний. Просторов простертая рать: В пространствах таятся пространства. Россия, куда мне бежать От голода, мора и пьянства? От голода, холода тут И мерли, и мрут миллионы. Покойников ждали и ждут Пологие скорбные склоны. Там Смерть протрубила вдали В леса, города и деревни, В поля моей скудной земли, В просторы голодных губерний. 1908 Серебряный Колодезь