Я жить не могу настоящим, Я люблю беспокойные сны, Под солнечным блеском палящим И под влажным мерцаньем луны. Я жить не хочу настоящим, Я внимаю намекам струны, Цветам и деревьям шумящим И легендам приморской волны. Желаньем томясь несказанным, Я в неясном грядущем живу, Вздыхаю в рассвете туманном И с вечернею тучкой плыву. И часто в восторге нежданном Поцелуем тревожу листву. Я в бегстве живу неустанном, В ненасытной тревоге живу.1895
Безглагольность
Есть в русской природе усталая нежность, Безмолвная боль затаенной печали, Безвыходность горя, безгласность, безбрежность, Холодная высь, уходящие дали. Приди на рассвете на склон косогора, — Над зябкой рекою дымится прохлада, Чернеет громада застывшего бора, И сердцу так больно, и сердце не радо. Недвижный камыш. Не трепещет осока. Глубокая тишь. Безглагольность покоя. Луга убегают далёко-далёко. Во всем утомленье – глухое, немое. Войди на закате, как в свежие волны, В прохладную глушь деревенского сада, — Деревья так сумрачно-странно-безмолвны, И сердцу так грустно, и сердце не радо. Как будто душа о желанном просила, И сделали ей незаслуженно больно. И сердце простило, но сердце застыло, И плачет, и плачет, и плачет невольно.1900
«Я – изысканность русской медлительной речи…»
Я – изысканность русской медлительной речи, Предо мною другие поэты – предтечи, Я впервые открыл в этой речи уклоны, Перепевные, гневные, нежные звоны. Я – внезапный излом, Я – играющий гром, Я – прозрачный ручей, Я – для всех и ничей. Переплеск многопенный, разорвано-слитный, Самоцветные камни земли самобытной, Переклички лесные зеленого мая — Всё пойму, всё возьму, у других отнимая. Вечно юный, как сон, Сильный тем, что влюблен И в себя и в других, Я – изысканный стих.1901
Морская душа
У нее глаза морского цвета, И живет она как бы во сне. От весны до окончанья лета Дух ее в нездешней стороне. Ждет она чего-то молчаливо, Где сильней всего шумит прибой, И в глазах глубоких в миг отлива Холодеет сумрак голубой. А когда высоко встанет буря, Вся она застынет, внемля плеск, И глядит как зверь, глаза прищуря, И в глазах ее – зеленый блеск. А когда настанет новолунье, Вся изнемогая от тоски, Бледная влюбленная колдунья Расширяет черные зрачки. И слова какого-то обета Всё твердит, взволнованно дыша. У нее глаза морского цвета, У нее неверная душа.1903
Возглас боли
Я возглас боли, я крик тоски. Я камень, павший на дно реки. Я тайный стебель подводных трав. Я бледный облик речных купав. Я легкий призрак меж двух миров. Я сказка взоров. Я взгляд без слов. Я знак заветный, – и лишь со мной Ты скажешь сердцем: «Есть мир иной».1908
Дурной
сон
Мне кажется, что я не покидал России, И что не может быть в России перемен. И голуби в ней есть. И мудрые есть змии. И множество волков. И ряд тюремных стен. Грязь «Ревизора» в ней. Весь гоголевский ужас. И Глеб Успенский жив. И всюду жив Щедрин. Порой сверкнет пожар, внезапно обнаружась, И снова пал к земле земли убогий сын. Там за окном стоят. Подайте. Погорели. У вас нежданный гость. То – голубой мундир. Учтивый человек. Любезный в самом деле. Из ваших дневников себе устроил пир. И на сто верст идут неправда, тяжба, споры, На тысячу – пошла обида и беда. Жужжат напрасные, как мухи, разговоры. И кровь течет не в счет. И слезы – как вода.1913
В глухие дни
В глухие дни Бориса Годунова, Во мгле Российской пасмурной страны, Толпы людей скиталися без крова, И по ночам всходило две луны. Два солнца по утрам светило с неба, С свирепостью на дольный мир смотря. И вопль протяжный: «Хлеба! Хлеба! Хлеба!» Из тьмы лесов стремился до царя. На улицах иссохшие скелеты Щипали жадно чахлую траву, Как скот, – озверены и неодеты, И сны осуществлялись наяву. Гроба, отяжелевшие от гнили, Живым давали смрадный адский хлеб, Во рту у мертвых сено находили, И каждый дом был сумрачный вертеп. От бурь и вихрей башни низвергались, И небеса, таясь меж туч тройных, Внезапно красным светом озарялись, Являя битву воинств неземных. Невиданные птицы прилетали, Орлы парили с криком над Москвой, На перекрестках, молча, старцы ждали, Качая поседевшей головой. Среди людей блуждали смерть и злоба, Узрев комету, дрогнула земля. И в эти дни Димитрий встал из гроба, В Отрепьева свой дух переселя.1917
Только
Ни радости цветистого Каира, Где по ночам напевен муэззин, Ни Ява, где живет среди руин, В Боро-Будур, Светильник Белый мира, Ни Бенарес, где грозового пира Желает Индра, мча огнистый клин Средь тучевых лазоревых долин, — Ни все места, где пела счастью лира, — Ни Рим, где слава дней еще жива, Ни имена, чей самый звук – услада, Тень Мекки, и Дамаска, и Багдада, — Мне не поют заветные слова, — И мне в Париже ничего не надо, Одно лишь слово нужно мне: Москва.15 октября 1922
Символизм
Младшие символисты
В начале 1900-х годов символистский лагерь обновился и заметно помолодел – на сцену вышла новая плеяда поэтов, которых принято называть младосимволистами: Андрей Белый (Борис Бугаев), Александр Блок, Эллис (Лев Кобылинский), Сергей Соловьев, Юргис Балтрушайтис, Михаил Кузмин, Вячеслав Иванов, Иннокентий Анненский.
Творческую платформу нового поколения сформулировал Андрей Белый в статье 1893 года «О религиозных переживаниях». Как и Дмитрий Мережковский, Белый настаивал на неизбежном слиянии искусства и религии, «соединении вершин символизма как искусства с мистикой», но с несколько иных позиций. В основе поэтического мировоззрения молодых символистов лежал, с одной стороны, культ пророка-безумца Ницше, с другой – культ Вечной Женственности, одна из центральных идей их главного вдохновителя – философа Владимира Соловьева. Вечная мистическая возлюбленная – Душа Мира воплощается у Соловьева в Софии, которая объединяет Бога с земным миром.
В символистской поэзии наиболее развернутое и возвышенное воплощение Душа Мира получила в образе Прекрасной Дамы, пронизывающем всю раннюю лирику Александра Блока. Величавая Вечная Жена для поэта – залог его духовного преображения, приобщения к Софии, постижения сокровенных тайн.
В противовес старшему поколению младосимволисты видели цель творчества в преобразовании действительности и преодолении крайнего субъективизма своих предшественников, решительно пересматривали место художника в обществе. Сыграла в этом свою роль и общественно-политическая ситуация в стране: Русско-японская война и революция 1905–1907 годов. Нравственная связь с родиной становится важнейшей темой в лирике и прозе Блока, Белого, Кузмина, Анненского.