Серое братство
Шрифт:
— Мало кто знает, что я в Кротах, — попробовала зайти с другого конца Лация.
— Не имеет значения.
— Я ваша гостья, и нахожусь на территории Сатура. За частным визитом мало кто наблюдает. Скажем, произошло следующее: двести всадников выехали в Степь на приграничную линию. Кто-то будет проверять такие слухи?
— Нет.
— Коваш? — обворожительно улыбнулась Лация, зная, что этот маневр подействует даже на черствого коменданта.
— Да, энни королева, — вздохнул Коваш, — вы умеете убеждать. Я закрою глаза на вопиющее безобразие. Вы совершенно не думаете о последствиях. Ведь можете пострадать не только вы, но и множество офицеров гарнизона. А я могу лишиться головы, если
— Я постараюсь поберечься и не рисковать излишне. Тем более, что рядом со мной верный телохранитель.
Лация скрыла от коменданта, что из Энгла, Блика и Горба уже тайно выдвинулись к степным границам по пятьсот всадников, вооруженных до зубов, отчаянных рубак. Аншеф Бивар сам выбирал добровольцев, от которых не было отбоя, и брал с них клятву не щадить своего живота ради королевы. Поэтому называя численность отряда из Кротов всего лишь в двести человек, Лация намеренно усыпляла бдительность Коваша. Он здраво рассуждал, что с таким отрядом никто не посмеет совать нос в Степь. Открывая свои намерения коменданту, королева заодно решила проверить, не кроется ли в Кротах та самая измена, то слабое звенышко в Золотой Цепи, о котором упоминал Абилард. Но главная причина крылась в другом. Сосущая душу тоска искала выхода, мысли постоянно возвращались к Гаю, иссушали и мучили. Да и вся идея с инспекцией была порывом, необдуманным и спонтанным. Но к ее удивлению верный Пак не стал возражать, когда девушка объявила, что они выходят в Степь, и лишь кивнул головой и пошел точить мечи и ножи. Такое поведение озадачило Лацию. Пак буркнул что-то вроде «необходимо выпустить кровь кому-нибудь». Лация стала подозревать, что телохранитель тяжело переживает потерю человека, к которому привык. В чувствах, как и в оружии, он был весьма разборчив. Оставляя душу закрытой для других, он, тем не менее, такими вот неожиданными поступками разоблачал себя в привязанности.
Степь только просыпалась, когда всполошенные ото сна птицы, прятавшиеся в густом ковыле, взмыли вверх, оглашая утренний воздух треском сильных крыльев. Конный отряд на рысях, приминая траву, мчался по бездорожью, направляясь вглубь вражеских земель. Лация ничем не отличалась от других ратников, упрятанная в облегченную кольчугу, в шлеме, скрывающим ее волосы. Накануне похода Фавия, размазывая слезы по щекам, укоротила их. Королева прикрикнула на нее, когда служанка заупрямилась. В походе нельзя выделяться, тем более, если ты женщина.
У Лации были сомнения насчет Калиуса: брать его или обойтись без присутствия министра. Поразмышляв на досуге, она все-таки решила взять его в отряд. Пожалела Коваша. Девушка представляла, что произойдет, когда Калиус узнает о ее детской выходке. Поступили просто: разбудили его глубокой ночью и приказали срочно собираться. Спросонья Калиус ничего не понял, предположив, что королева желает продолжить инспекцию. Прозрение пришло лишь тогда, когда сплошь бронированный и вооруженный всевозможным оружием отряд вломился в земли кочевников. Возвращаться уже не было смысла. Крепость исчезла из виду.
— Моя королева, я уважаю в вас решительность во всем, — хмуро сказал Калиус, когда сумел поравняться с ней, сдерживая своего горячего коня. — Однако это лихачество может дорого нам обойтись. Буду вынужден доложить королеве-матери.
— Конечно, энн министр, — кивнула с улыбкой Лация. — Сколько угодно и когда угодно.
— Цените то, что вам дано, моя королева, — Калиус пристально посмотрел на девушку. — Ваша жизнь — это судьба Ваграма.
— Есть нечто важное, что перевешивает судьбу Ваграма, дорогой Калиус, — тень набежала на лицо королевы. —
Меньше всего Егерю хотелось глядеть на смазливую девицу, раскинувшуюся на медвежьих шкурах, выставляя без стыда свое привлекательное естество. Желание отвлечься от напряжения последних дней, предшествующих поимке Магвана, было недолгим. Теперь остался непонятный осадок то ли досады, то ли раздражения. Люди сутками сидели под открытым небом, мокли, мерзли, недоедали, а ему досталась эта служанка из харчевни, в которой Егерь снимал комнату. Раз в год он платил хозяину сполна звонкой монетой. Зная, что в любой момент, как только судьба забросит его в Фобер, комната будет свободной, такая оплата не казалась обременительной.
Вчера, кажется, хозяин перестарался в гостеприимстве. Егерь хмыкнул, легким тычком в бок разбудил служанку.
— Одевайся и выметайся, — сказал он, не глядя на нее. — Скажи хозяину, чтобы приготовил поесть.
Девушка, нисколько не обидевшись такому тону, легко поднялась, игриво изогнулась, покачала бедрами, искоса глядя на постояльца.
— Ступай, — не удержался от усмешки Егерь, но чарам обольстительницы не поддался. — Потом… Когда-нибудь.
День прошел в томительном ожидании за одной-единственной чаркой вина за пустым столом в темном углу. Прошли все сроки, когда можно было дать весть о провале или удаче. Егерь боялся признаться себе, что не просчитал до конца ситуацию, все варианты исхода поиска. Магван мог выбрать совершенно иной путь, отличный от того, какой начертали ему опытные бойцы Братства. Шпион имел все возможности проскользнуть в Берг или Фобер. Создавалось впечатление о неуловимости врага. И, кажется, Егерь начал подозревать, что весь север основательно прочесан Магваном. Что-то он там подзадержался. А теперь спускается к морю. Уходит?
Сквозь вечерний гомон полупьяных посетителей Егерь услышал резкий стук входной двери. Поднял голову. На пороге стоял Поэт. Вечно непроницаемый; и не сразу поймешь, что случилось. Он поискал глазами Егеря, увидел его и кивнул головой. Потом жестом показал, что ждет на улице. С бешено забившимся сердцем Егерь вышел из харчевни, спрыгнул с крыльца. Поэт ждал за углом.
— Говори, — приказал Егерь.
— Мы взяли его. Я уверен, что это тот самый человек, пусть даже и не признается.
— Колотушку пригласил?
— Он еще три дня назад приехал в Фобер, — улыбнулся Поэт. — Словно чуял. Ладно, пошли.
— Где вы его держите?
— В подвале городской магистратуры, — Поэт явно был в хорошем расположении духа. — Идеальное место. Туда редко заглядывают даже слуги, и нам можно сполна показать свои способности.
Егерь что-то буркнул себе под нос и зашагал по грязным улицам, не проронив ни слова. Он обдумывал предстоящий разговор с опасным противником, предоставив Поэту смотреть по сторонам во избежание каких-нибудь «случайностей» вроде нападения сообщников Магвана. Фарогар не исключал и такую возможность. За долгое время пребывания в Пафлагонии аламец мог создать серьезную шпионскую сеть.
Колотушка уже ждал их с плохо скрываемым нетерпением. Он приветливо махнул рукой, увидев входящих в двери Поэта и Егеря. Едва уместившись за дощатым столом, Колотушка шелестел бумагой и точил перо в ожидании допроса. За то время, что Егерь не видел писаря, тот весьма раздобрел; давно не стираный камзол не сходился на животе. Фарогар улыбнулся:
— Здорово, пивная бочка! Как поживаешь?
— Неплохо, брат! — Колотушка ухмыльнулся и выполз из-за стола.
— Потише, толстяк! — охнул фарогар, одновременно втянув живот и выскользнув из капкана писаря. Резким движением он схватил Колотушку за мотню.