Серый кардинал
Шрифт:
Он вышел в гараж, удовлетворенно оглядел сверкающий в лучах ламп дневного света «танк», поглядел на часы — половина девятого. Нет бы этим звездюлинам явиться пораньше. Не явятся. У Ларисы все тик в тик. Опоздать на минуту не посмеют, но и на полчаса раньше ни за что не явятся.
Боб открыл дверцу автомобиля и, ощущая спокойное удовлетворение от того, что вся эта громадина принадлежит ему, нажал на кнопку дистанционного открывания ворот.
В следующее мгновение нестерпимый свет и нестерпимый грохот навсегда ослепили и оглушили его...
Три свеженьких девчушки, школьницы-семиклассницы, прибывшие по распоряжению Ларисы к девяти утра на указанное место, застали здесь милицейское оцепление и не очень густую толпу зевак. Особняка, выкрашенного в красивый зеленый цвет, как описывала Лариса, не было. Груда кирпичей, стальных балок, палок, обрывков жести и прочей дребедени.
— Ну, генерал, теперь твоя душенька довольна? — Мудров швырнул на столик перед Павленко газету, свернутую таким образом, чтобы нужная заметка сразу бросилась в глаза. Заголовок: «Снова взрывы». «Вчера в... районе, был взорван дом одного из руководителей преступных группировок Бориса Альтшуля, известного в определенных кругах под кличкой Большой Боб. По предварительным данным вместе с Альтшулем погибли два его телохранителя. Как сообщил начальник городского управления...»
Павленко поднял глаза от газеты.
— Вот, генерал, как бывает, когда за дело берутся профессионалы, — Мудров просто исходил самодовольством. —. Это не то, что твои «куски» — спецназовцы. Все дело провалили к хренам собачьим.
— Но ведь это был твой план!
— План мой, да люди твои! Дорвались, бля, до демократического правления, все рулите, все вы теперь сами решаете, генералы хреновы!
— Ты, между прочим, тоже генерал, — хмуро заметая Павленко.
— В отставке, е-мое! — взорвался, брызгая слюной, Мудров. — Я для вас — отставной козы барабанщик. Как же вы, суки, все быстро забываете. Каждый норовит кусок оторвать да сразу его сожрать, далеко и не отползая. Ну вот, ты и наелся. Где теперь твой компаньон? В Европе. То-то он перед отъездом корешу своему, Клюеву этому, всю подноготную ваших совместных шахеров-махеров и выложил. Точно — выложил. Иначе кто бы это твой самолет из Чечни да в Грузию угнал?
— Ты думаешь, это все он? — в тоне Павленко чувствовалась неуверенность.
— Думаю?! Я не думаю, я в этом уверен, бля! — Мудров хлопнул точеной, некрупной ладонью по столу.
— Откуда ты можешь это знать?
— От верблюда. Призвание у меня такое — все знать. Вы бы хоть моих советов слушались, если сами ни хрена не умеете.
— Надо было тебе при деле оставаться.
— Задницу вовремя не успел кое-кому лизнуть. Вы же радуетесь, хапаете беспредельно. Ну, а если завтра все кувыркнется к гребаной матери? Изловчитесь следующему лизнуть? Эх, матерь вашу... «Нужна объединяющая идея!» — все, демократы гребаные, верещите. А идея, получается, одна — воровать. Так ведь и воровать скоро нечего будет, все растащили, ведь все сразу воруют.
— Раньше, что ли, по-другому было? — хмыкнул Павленко.
— А что ж раньше?.. Равенство-братство-справедливостъ — это, конечно, херня на постном масле, в это разве что идиоты только и верили. Все поровну не должны от жизни получать. Корпоративные интересы должны существовать — у тех, кто получает от жизни больше. А нынче, какая, к фигам собачьим, корпоративность? Кто в лес, кто по дрова — это в
Рассее и понимается под демократией. Я же не мракобес какой-нибудь, я понимаю, что вперед надо двигаться, я сам в свое время застоем-запоем возмущался, я радовался, когда Юрий Владимирович у руля встал — вот так, как он, надо было реформировать все. Нельзя в Рассее демократию устраивать, ети вашу мать! Не прививается в Рассее демократия, климат здесь не тот. Разве за верхушкой массы пошли, потому что они называли себя демократами? Хер с маслом! Из кое-кого демократ, как из дерьма пуля. Народ в некоторых нутром нового царя почуял. — Мудров сжал жилистый кулак. — Они, блин, всем еще покажут, какие они демократы, попробуй только у них хоть ма-аленький кусочек власти оттяпать. Для них Россия ни хера не стоит, им только власть бы удержать — не козлы разве, а?! Попробуй, с другой стороны, что-нибудь им поперек сказать — живо от паровоза отцепят. Для них своих нет...
— Дались они тебе, — Павленко поморщился. — Других, что ли, забот нету?
— Забот у меня, наверное, поболе, чем у тебя.
— Неужели?
— Ужели. Небось, ты утраты переживаешь? Бойцов тебе погибших жалко? Не жалко тебе их, я тебя знаю. А потом, профессия у них такая — помирать. Сейчас к убитым все привыкли-то. Добра тебе наворованного жалко? Как же — целый самолет увели. Выгоды утерянной жалко? Жалко, конечно, тут я тебе сочувствую. И шум может возникнуть. Ну да на шум сейчас тоже внимания никто почти не обращает. Не боись, к документам никто не допустит, слишком большие задницы прикрыть надо. А без документов даже если Влад твой кукарекать будет — голословные обвинения получаются, и весь хер до копейки. Нет, если ты вдруг решишь с саморазоблачением выступить... По Останкинскому каналу, ха-ха, или по Российскому. Ну, это уж хохма будет. Не горюй, не придет тебе такая блажь в голову никогда, я тебя, сукиного сына, знаю. Но я тебя предупреждаю: будешь еще заниматься самодеятельностью — будешь сам расхлебывать!
— Послушай, Владимир Викторович, но ведь у тебя у самого проколы случаются...
— У меня? — Мудров прищурился. — Ну-ка, ну-ка, интересно послушать, когда же и где же?
— Но ведь Альтшуль. — твой «кадр».
— Вот что я тебе скажу, — Мудров сделал многозначительную паузу, — Василий Васильевич: я не очень верю в то, что Альтшуль помог твоему деловому партнеру драпануть. А в клочья я его разнес потому, что заблажил он, запсиховал. С агентами такое случается, только выражается это у всех по-разному: кто сильно раскаиваться начинает, кто спивается до смерти, а Альтшуль загордился. Я гордых не люблю, я сам, знаешь ли, гордый. Я, если хочешь знать, моральное удовлетворение получил, когда лидера этого, вонючку пархатого, загрохал.
10
Вернувшись из Грузии, Клюев сразу же направился к себе на квартиру. На ту самую квартиру, где он постоянно бывал днем, но не ночевал. А вот фиг тебе, генерал Павленко, живу я здесь! Квартира мне принадлежит, я ее, можно сказать, потом и кровью заработал, я в нее и вселился-то, когда мне тридцать стукнуло. Я ночевать здесь буду.
Хорошее это было ощущенье, ночевать — все равно, что заниматься любовью на матраце, под которым лежат гранаты. Но прошла одна ночь, другая, никто не потревожил Клюева на его «официальной» квартире. Может быть, он излишне перестраховался вообще — заведя себе «логово», а в отношении Павленко слишком осторожно вел себя в частности — очень уж всерьез его воспринимали?
Нет, опасность затаилась где-то рядом, лежала, как приготовившийся к прыжку зверь, чье затаенное дыхание можно услышать, если только хорошенько прислушаться. Прыгнет зверь, обязательно прыгнет. И произойдет это скоро, вот-вот. Надо опередить зверя...
Просидев почти безвылазно двое суток дома, Клюев позвонил Бирюкову и Ненашеву, пригласил их к себе.
— Вот что, господа старики, — начал он без лишних предисловий, — я тут крепко поразмыслил на досуге и пришел к выводу, что господина-товарища Павленко надо дожать. Иначе он дожмет меня. Почему я вам это рассказываю — про свои заботы? Я не до конца уверен в том, что его люди знают вас по именам как моих сообщников, но в то же время...
— Жень, — перебил его Ненашев, — ты к чему такую хреновину несешь? «Уверен, не уверен.»
— Ну, наверное, я не должен вовлекать вас...
— Да ты нас уже вовлек, — теперь заговорил Бирюков. — И не валяй дурака, Костя прав. Мы же должны действовать вместе. Что касается меня, например, то мне начинает чертовски нравиться... быть вовлеченным.
— А про меня и говорить нечего, — добавил Ненашев. — Так что давай к делу, командир.
— К делу, так к делу, — вздохнул Клюев. — Вот вам Павленко Василий Васильевич, одна тысяча девятьсот пятидесятого года рождения. Генерал-лейтенант, командующий армией. Удачная карьера, Афган он за нее благодарить должен. Подполковником попал туда в восемьдесят шестом и генерал-майором вышел в составе той самой 40-й, «ограниченного контингента».