Серый кардинал
Шрифт:
— Крутоватый подъем, — восхищенно покачал головой Ненашев.
— Да уж, крутоватый. Он, Павленко, десантник, Рязанское высшее заканчивал. Но насчет боевых наград за Афган — с этим у него весьма негусто, одно Красное Знамя перед самым выводом. А он ведь комбатом туда попал. Это сержанту надо что-то выдающееся совершить, чтобы его орденом наградили, а подполковнику его подчиненные славу зарабатывают. Готов спорить, что у него «крутые» связи были — «контора», ГРУ. И оружие он «духам» наверняка уже тогда продавал, а «зеленые» со своими покровителями делил.
— Ну, Жень, это ты загнул, — недоверчиво сказал Бирюков. — Тебя послушать, так все вообще в анекдот превращается. Знаешь, как Мюллер попросил Штирлица проверить Кальтенбруннера на предмет того, что последний мог оказаться русским шпионом. Штирлиц, по своему обычаю, и шарахнул объект проверки бутылкой по башке. Кальтенбруннер от такой неожиданности и выдал по-русски: «Бля!» Штирлиц остолбенел: «Ни хера себе!» А Мюллер зашипел на них: «Да что вы, мужики, совсем охренели, что ли?»
— Эх, Николаич, жизнь-то часто похлеще анекдота получается, только из-за несуразности ее не смеяться, плакать приходится. А насчет таких, как Павленко, то тут по известной поговорке выходит: кому война, кому мать родная. Одни гибнут, становятся калеками, их после ада войны ждет ад кромешный так называемой мирной жизни. А другие ловят миг удачи, везут «тачки», видики, «баксы», шмотки. Ты в эту теорию, конечно, не очень веришь, Николаич, но люди постоянно воюют за место под солнцем, друг с другом воюют. Разница между тем, что условно называется войной, и тем, что условно называется миром, заключается только в интенсивности. А Павленко — зверюга хитрый, подлый и коварный.
— Ладно, командир, хватит теории, — перебил его Ненашев — Где у этого зверя логово и что оно из себя представляет?
— Шестой этаж в девятиэтажном доме, отсутствие пожарной лестницы, охрана внизу, в вестибюле, охрана на лестничной клетке — в квартире напротив мальчики-спецназовцы живут.
— Да-а, — протянул Ненашев, — тут в лоб никак невозможно, надо что-нибудь... поизвилистей придумать.
Хитровато планировались российские города в последние десятилетия — рядом с самой оживленной центральной улицей или проспектом, где и транспорт идет сплошным потоком и народа — не протолкнуться, вдруг обнаруживается такая тихая, не очень широкая улочка, усаженная липками, каштанами, елками — в зависимости от широты, на которой стоит данный город. Здания на таких тихих улочках еще более солидны и величественны, чем на центральных, но народу не в пример меньше на них, потому что нет там универмагов, кинотеатров, гастрономов, а есть строгие таблички значительных учреждений, управлений разного рода, а то и иностранных представительств. У входа в такие здания можно часто видеть унылых милиционеров или подтянутых молодых людей в штатском, стальные ворота с многолетними наслоениями масляной краски на них открывают солдатики, обутые в «кирзу» и одетые в униформу, которая всегда почему-то выглядит не слишком чистой и недостаточно выглаженной. Правда, в последнее время на солдатиках появились шнурованные высокие ботинки, элегантная форма в пятнистых разводах и лихие беретики. Равно как и с табличками вроде «Областное управление внутренних дел» стали если не соседствовать, то располагаться на незначительном удалении таблички типа «Совместное российско-германское предприятие «Тильда»».
По одной из таких улиц и катила в восьмом часу вечера черная «Волга» со служебным номером. Вел автомобиль военный с погонами старшего прапорщика, а рядом с водителем восседал мужчина, чей вид уже указывал на то, что звезды на его погонах — на одну меньше, чем у старшего прапорщика — были именно звездами, а не звездочками: аккуратное золотое шитье и четкие «зигзаги». Генерал новой формации: лицо хотя и полноватое, но не обрюзгшее, очень молодое — на вид никак не больше сорока, дымчатые очки в модной оправе, прическа, которая могла скорее принадлежать политику, мелькающему на телеэкране, или преуспевающему бизнесмену. Никакого сравнения с носителями лампасных штанов хрущевско-брежневских времен: у тех и физиономии были либо сверхупитанно-бабьими, либо не отличались от физиономий «кусков»-сверхсрочников, ворующих портянки, тушенку и солянку. Очки на таких физиономиях смотрелись хуже, чем пресловутое седло на сакраментальной корове. Единственное, что роднит нынешних лампасоносцев с их предшественниками, стриженными под бокс — выражение власти во всем облике.
Вот и этот генерал, небрежно-величественно восседавший рядом с молодым, спортивного вида старшим прапорщиком, казалось, излучал энергию, заставляющую на расстоянии людей, носивших форму даже пять или двадцать лет назад, невольно искать большим и указательным пальцем наружный шов брюк, соединять пятки вместе, а носки раздвигать на ширину воображаемого ружейного приклада.
Мужичонка — стремительно лысеющий блондин с макаронно-картофельным российским брюшком, выпирающим из расстегнутой халтурно скроенной и до наглости небрежно сшитой зеленоватой китайской куртки — служил лет двадцать пять назад, то есть, в незабвенном — для него лично и многих других незабвенном — шестьдесят восьмом. Служил он на западе бывшего Союза, на свою беду служил в танковых частях и очень переживал, как бы его не послали в Чехословакию.
Так что мужичонка, увидев черную «Волгу» с генералом на переднем сиденье, когда эта «Волга» притормозила на красный сигнал светофора, невольно подобрал пузцо, развернул плечи и выпятил подбородок, хотя ему самому казалось, что он уже после дембеля, последовавшего осенью того же шестьдесят восьмого, манал-трахал всех старшин, офицеров, генералов и маршалов.
Все последующие события, развернувшиеся на глазах у тихого носителя халтурной китайской куртки и не менее похабных зеленых штанов, напоминающих элемент застиранного больнично-пижамного комплекта, заставили его забыть обо всем на свете. Стоявший неподалеку синий БМВ — не по делу стоявший, то есть, в неположенном месте (и куда нынче менты смотрят) — вдруг взревел-форсанул, выскочил на проезжую часть перед «Волгой», да ведь и выскочил-то не по-людски, боком, так что «Волга» не смогла его объехать.
Из «БМВ» в момент выскочили три парня — широкоплечие, гибкие, высокие, в пятнистых комбинезонах, перехваченных широкими офицерскими ремнями, в высоких черных ботинках, в черных масках с прорезями для глаз. Эти трое как-то сразу оказались рядом с «Волгой», и стекла со стороны водителя и со стороны генерала треснули и осыпались. Напавшие ткнули чем-то в лицо сидевшим в «Волге», и те сразу же отключились.
Мужичонка прирос к месту — во, блин, вляпался! Он же ближе всех, он же, едрена вошь, самый, что ни на есть из свидетелей свидетель. У этих, что в масках, автоматы короткие через правое плечо перекинуты, под рукой висят — чуть на спуск нажми, повернув автомат в сторону самого ближнего свидетеля, и дырок в нем будет штук двадцать самое меньшее. Сразу вспышкой блеснуло воспоминание: один на броню влезал, АКМС с откидным прикладом как-то не по-людски болтался на боку, стволом вниз и назад, а другой танкист внизу стоял, хлебалом торговал. За что уж тот первый зацепился, мать его ети, только шарахнул «калашников» короткой очередью, и несколько пуль калибра 7,62 тому, что внизу, в грудь попали. Минуты не прошло — концы отдал.
Что же делать?! Упасть, покатиться, побежать? Куда бежать, блин, место открытое, достанут — не фиг делать.
Но эти трое не стали в него стрелять, не стали решетить. Генерала под мышки схватили, как тряпку почти невесомую, в БМВ свой с затененными окнами швырнули, сами запрыгнули и с места — по газам! Резвая машина, зараза — сразу вроде как растворилась.
Номера-то, конечно, успел запомнить. Не наши, не русские номера — букв много, цифири поменьше и без черточки цифирь, сплошняком. Но тотчас же забыл случайный свидетель номер, забыл, какая цифирь была, какие буквы — что-то изнутри, из самых глубин естества заставило: «Забудь!» Осталось только смазанной картиной в памяти: букв вроде как аж четыре, цифр вроде бы три, еще сверху буква в кружке, то ли немецкая, то ли китайская буква — не вспомнить.
Мужичонка в зеленом испуганно оглянулся по сторонам — а кто же видел его, кто указать может: вот этот низенький, плешивый ближе всех стоял, шагах в десяти, он должен был номер запомнить, и марку машины, и всех, кто там был!
Но... Следовавший за «Волгой» темно-вишневый «Форд» так резво ее обминул, успевая под зажегшийся зеленый свет, что мужичонка подумал: либо сдрейфили, как и он, ребятки в «Форде», либо заодно с этими пятнистыми были.
По тротуару по его стороне парень с девушкой шли — равнодушные до удивления, этим как и не в новинку происшедшее, будто телевизор их к подобным картинкам приучил: из машины — прыг, руки заломили, мордой об асфальт — хрясь, наручники — щелк. Так ведь не рэкетиров мордатых повязали, мать-перемать, генерал-лейтенанта при погонах и лампасах.
Вон и курву старую, что с противоположной стороны улицы сквозь очки таращится, это происшествие тоже, видать, очень удивило. Она, паскуда, точно звонить сейчас кинется, хоть и долго исправный телефон-автомат искать придется. Прапор-то, как оклемается, сообщить никуда не сможет — один из ребят в масках у него из «Волги» телефон с потрохами вырвал и с собой уволок.
Ощущая противную дрожь во всем теле и привкус металла во рту, свидетель поспешил поскорее нырнуть в пространство между двумя соседними домами.