Серый волк, белый конь
Шрифт:
Когда она прикоснулась к губам, Волк перехватил ее руку и аккуратно поцеловал кончики пальцев.
— Не надо, Лада, — прошептал он.
Девушка отшатнулась и гневно посмотрела на оборотня.
— Волк, ты свинья! — воскликнула она. — То ты лезешь ко мне при всем честном народе, прямо под окнами Кощея, то теперь, когда мы одни и кругом сплошная романтика, удираешь в кусты?
— Наоборот, я был бы свиньей, если бы воспользовался ситуацией, — хмуро ответил Волк. Он вскочил, отошел на пару шагов, схватился за ошейник, будто тот сжал его горло.
Лада внутренне кипела, глядя ему в спину, потом достала из мешка
Оборотень ходил туда-сюда по линии прибоя, пиная камешки, он бормотал что-то невнятное, взмахивал руками, будто споря с самим собой. Когда он, полный решимости, вернулся к затухающему костру, Лада уже спала, положив руку на золотое яйцо, таинственно мерцающее в лунном свете. Мужчина посмотрел на нее, спящую, развернул еще одно одеяло, осторожно улегся позади, чтобы не заслонять тепло огня. Он заправил ей прядь волос за ушко, обнял, прижав к груди и тихонько поцеловал в пушистую макушку. Этой ночью он не стал превращаться в волка.
Лада проснулась, зажмурилась от солнечного зайчика, который плясал по ее лицу, отражаясь от золотого яйца. Она закрыла шкатулку, повернулась и уставилась на оборотня. Ее голова лежала у него на руке, второй он обнимал ее за талию.
— Доброе утро, — Волк склонился ближе, Лада фыркнула и вскочила на ноги.
— Доброе! — воскликнула она преувеличенно радостно. — Ну что, идем целоваться с Иваном?
Лада ехала на Беляше по берегу, наслаждаясь свежестью приморского утра и стараясь не смотреть на Волка, маячащего впереди. Как назло, сегодня его плечи казались особенно широкими, джинсы обтягивающими, и даже волосы растрепались в живописном беспорядке.
— Мне кажется, из яйца вот-вот кто-то вылупится, — сказала она, когда тягостное молчание вконец ей надоело. — Как думаешь, кто?
— Не удивлюсь, если это будет Колобок, — мрачно ответил Волк. — Он мне теперь везде мерещится. На переправе у водяного видел сома, размером с лося. И он подмигнул мне!
— Он курил? — деловито уточнила Лада.
— Сом? Под водой?
— Колобка бы не остановили такие мелочи, — пожала плечами девушка. — Может, показалось тебе. Послушай, Серый, ты вчера так говорил, будто прощался. Я надеюсь, ты проводишь даму домой после всего того, что между нами было, и особенно после того, чего не было.
— Кстати, тут неподалеку есть еще один вход в твой мир, — буркнул Волк. — Прямо возле пещеры, где царевич лежит. Только туда соваться — себе дороже. Попадаешь под железную башню высотой чуть не до неба, кругом на иностранном говорят, сильвупле, мадам, месье…
— Стой, ты только что сказал, что рядом есть выход в Париж?
— Точно, так этот город и называется. Возле порталов всегда высокая концентрация волшебных существ, а там ими просто кишмя кишит, и все страшные: вампиры, горгульи, суккубы…
— Подожди, я все еще пытаюсь осознать. То есть вместо того, чтобы тащиться через весь дремучий лес, я могла взять билет до Парижа, прогуляться до Эйфелевой башни и выйти прямо
— Лада, — раздраженно дернул плечом Волк, — с тех пор, как там трагически погибла царевна-лягушка, мы туда ни ногой. Вон там дверь, за грядой, хотя я бы не советовал…
Он махнул рукой, указывая на каменную насыпь, помог Ладе спешиться.
— Я убью тебя, Серый, — она стукнула его кулачком в грудь.
— Подожди, дай мне умереть свободным, — криво усмехнулся он, поправил ошейник. — Вот и пещера.
Лада бодро направилась к темнеющему провалу в скале, но Волк схватил ее за руку, прижал к себе. Он смотрел на нее во все глаза, словно запоминая, и Ладе захотелось разгладить страдальческую морщинку меж его бровей.
— А, елки-иголки, я все равно буду чувствовать себя виноватым, — выпалил Волк и прижался к ее губам.
Сердце Лады подпрыгнуло и забилось где-то в горле, дыхание перехватило. Мир сконцентрировался на губах оборотня, которые отчаянно ее целовали, обжигали, ласкали, сводили с ума, то дразня нежностью, то опаляя страстью. Волк отпрянул, и Лада едва не упала.
— Иди же! — зло выкрикнул он, отвернулся.
Девушка на подкашивающихся ногах вошла в пещеру, прислонилась спиной к холодным камням, пытаясь унять бешено скачущее сердце. Перед глазами плясали разноцветные круги. Она глубоко вдохнула, зрение привыкло к сумраку, и Лада увидела перед собой хрустальный гроб, висящий на золотых цепях толщиной с ее руку.
Нетвердой походкой Лада подошла ближе.
Царевич, лежащий в гробу, действительно был красив, но совсем не той красотой, которую она представляла. Золотые кудри безжалостно острижены едва не под ноль, на палец не накрутишь. Четко очерченные губы крепко сжаты, подбородок упрямо выставлен вперед. Через левую бровь шрам, на щеках щетина. Плечи Ивана едва умещались в гробу, как будто не по его меркам сделанному.
Лада прикоснулась к своим губам, все еще горящим от поцелуя Волка. Как-то неудобно сразу целовать другого мужчину. Она постояла у гроба, рассматривая царевича. Одежда простая: светлая рубаха в подозрительных пятнах, полотняные штаны. А вот сапоги хорошие, кожа мягкая, дорогой выделки, сразу видно. Лада оглянулась, Волк маячил у входа в пещеру, он схватил себя за волосы, то ли страдая, то ли не веря, что вот сейчас получит долгожданную свободу.
Лада провела языком по губам, нашарила в сумке помаду бабы Яги, накрасила губы — так лучше, официальнее. Заметив свое отражение на стенке хрустального гроба, она провела пальцами по отросшим волосам, распутывая пряди, одернула изрядно помятую рубашку. Девушка выдохнула, решительно склонилась и поцеловала Ивана. Лада почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног, и упала у гроба как подкошенная.
Волк бросился в пещеру, подхватил девушку, поднял на руки, прижав к груди. Иван открыл глаза, повел плечами, сел.
— Волчара! — прохрипел царевич, откашлялся. — Что произошло?
— Заклятье на тебе было, — глухо ответил оборотень, — а я расколдовал.
Мужчина нахмурился, вспоминая, почесал коротко стриженный затылок.
— Я вошел в пещеру, спящая царевна была вот тут, в гробу, сочная деваха, — он причмокнул губами, — я ее поцеловал, как следует, а вот что было потом…
— Она проснулась, да только яд, что был у нее на устах, перешел на тебя. Ловушка это была, на живца тебя поймали.